Вы читаете текстовую версию видео Разбора
Эмоциональное, душераздирающее видео выступления Нюты Федермессер на заседании комитета Госдумы по охране здоровья летом 2023 года облетело все соцсети. Покидая в слезах заседание, на котором обсуждалось принятие поправок в закон «О психиатрической помощи», руководительница Центра паллиативной помощи и основательница благотворительного фонда помощи хосписам «Вера» обвинила депутатов в трусости и сказала, что больше не будет заниматься федеральным законодательством.
Почему вполне системная Нюта Федермессер пошла на этот острый конфликт с властью? Что она знала такое, что не дало ей сдержаться? Вообще, как устроена в России психиатрическая помощь? Как психиатрию используют для борьбы с несогласными и избавления от ненужных? И почему депутаты так отчаянно не хотят её реформировать?
В России чуть больше 5,5 млн людей с психическими заболеваниями. Большинство живёт в психиатрических больницах и ПНИ. 80 % из них признаны недееспособными. Это чуть меньше всего населения Санкт-Петербурга.
Для начала давайте разберёмся, чем отличаются психоневрологические интернаты, о которых говорила Нюта в своем выступлении, от тех же психиатрических больниц? В психиатрических больницах людей лечат, и кстати, по закону такое лечение иногда может быть и принудительным. Пациентов там выводят из состояний, в которых они могут представлять опасность для себя самих или для окружающих. Люди, проживающие в ПНИ, такой опасности не представляют. Да, многим из них трудно жить самостоятельно, да, многие из них могут быть даже лишены дееспособности – ну то есть права принимать за себя самостоятельные решения. Но некоторые тамошние постояльцы могут и вообще не иметь психиатрических диагнозов, как, например, пациенты с ДЦП. Это – неврологический диагноз, часто люди, которым такой диагноз ставят, вполне сохранны в интеллектуальном плане, но они всё равно попадают в ПНИ – просто потому что государству удобнее их содержать вместе с теми, у кого интеллектуальная недостаточность, например. Клиенты ПНИ формально имеют право выходить за пределы интерната, отправлять письма и сообщения, пользоваться телефоном, получать образование, заниматься добровольным оплачиваемым трудом за такую же оплату, как у сотрудников интерната, и покупать необходимые им вещи. Они имеют право на уважительное и гуманное отношение – ну, как и все остальные граждане. Ещё они имеют право на подробную информацию о предложенном лечении и возможность отказаться от него на любом этапе, право на помощь адвоката или законного представителя, на подачу жалоб. Однако всё это – лишь на бумаге. Российская система оказания помощи людям с психическими и неврологическими расстройствами организована так, что ПНИ оказываются абсолютно закрытыми, едва ли не режимными учреждениями. Опекуном человека, признанного недееспособным, является директор интерната, где он проживает. Это означает, что все жалобы на содержание в учреждении или попытки выписаться из него должны проходить через директора и исходить от его имени. А директор очевидно не заинтересован в том, чтобы жаловаться на самого себя.
В результате клиенты ПНИ (пэсэушки, как называет их персонал, то есть получатели социальных услуг) не могут покидать учреждение, отделение, этаж или иногда даже свою комнату. Та же Нюта Федермермессер, пока ещё верила, что эту систему можно как-то реформировать, публиковала отчёты о своих визитах в региональные ПНИ. И мы видели весь этот ужас. Комнаты переполнены, у пациентов нет личного пространства, их подвергают телесным наказаниям, изоляции в карцерах, сексуализированному насилию, привязывают к кроватям, накачивают сильнодействующими препаратами, не предоставляют необходимой медицинской помощи и даже средств гигиены. В туалет отпускают только по расписанию. Пациенток ПНИ в случае беременности зачастую принуждают к аборту, а иногда и подвергают стерилизации. Пожаловаться на содержание или выписаться из таких учреждений практически невозможно, потому что директор, от которого полностью зависит такое решение, финансово не заинтересован в выписке пациентов, ведь он получает на них финансирование из бюджета. Подушевое финансирование – так это в документах сформулировано. И каждый директор как барин заботится о численности своих душ.
На пожизненном
Попавшие в ПНИ люди обычно проживают там всю оставшуюся жизнь, без решения суда и без каких-либо шансов вырваться на волю. Этим пользуются, опять же, директора детских домов, которые зачастую отправляют непослушных воспитанников «подлечиться» в психиатрические лечебницы. А оттуда – прямая дорога в специнтернат для детей с отклониями. Это очень удобно: даже если ребёнок сбежит или начнёт жаловаться на содержание, то это всегда можно списать на его диагноз. Выпускников детских домов-интернатов для детей с психическими особенностями по достижении 18 лет автоматически лишают дееспособности в суде и переводят в ПНИ. У многих их них действительно наблюдается снижение ментальных способностей, однако связано оно вовсе не с умственными нарушениями, а с педагогической запущенностью и нехваткой программ по реабилитации. О том, как жестоко и хладнокровно государство обходится с такими детьми, советую посмотреть пронзительную документалку Лену Погребижской. Это невероятно сильный фильм она сняла еще 10 лет назад, но актуален он как никогда.
Однако упущенные возможности, загубленные таланты, утраченные перспективы – это не всё, чего лишаются эти дети. Всем выпускникам детдомов положены от государства квартиры. Всем – кроме тех, кто после выпуска отправляется в ПНИ. Им государство квартир не дает, их домом до конца жизни оста́нется интернат.
В том, что касается нашей системы психиатрической помощи, есть ещё один щепетильный момент. Единственным основанием для помещения в психиатрическую лечебницу или в тот же ПНИ является заключение государственного эксперта, которое не может оспорить негосударственный, частно практикующий специалист. И вот выясняется, что принудительное лечение оказывается удобной для государства альтернативой тюремному заключению. Следователям и прокурорам в таком случае даже не надо заморачиваться доказыванием вины, а судье – париться над тем, какой срок присудить. Лечение в психиатрической клинике – бессрочное. Ну, то есть, формально – до того момента, пока человек не поправится. А поправляться он может оооооочень долго. Да и не факт, что после выписки сохранит трезвость ума и ясность мысли, с учётом всего пережитого – и тогда он клиент ПНИ. А значит, та самая бюджетная душа с полагающимся учреждению финансированием.
Вот вам факт к размышлению: в конце ноября 2023 года Конституционный суд Российской Федерации вынес разъяснение, что принудительное лечение вполне может быть пожизненным. Как меня это касается – спросите вы? А вот такой вопрос, наверное, могла бы задать и Вика Петрова, менеджерка из Петербурга, которая до войны и активизмом-то никогда не занималась. Но после 24 февраля она опубликовала в своих соцсетях видео из Украины, в котором утверждается, что президент России Владимир Путин «болен шизофренией». Вскоре её арестовали по обвинению в распространении фейков об армии. Защитники и друзья Вики переживали, что ей могут дать большой срок, могут даже 10 лет дать, но судья Пиле́хин вышел из ситуации по-другому. Перед новым годом он назначил Вике – нет, не срок отсидки, а принудительное лечение. Такое вот изящное решение, которое, я боюсь, коснётся очень многих сейчас. Не согласен с действиями Путина – ну, значит, просто сумасшедший.
Лечение и наказание
Вообще такое отношение к системе психиатрической помощи – это не только российская специфика. Это, так сказать, наследие мировой истории. Тюремная и психиатрическая системы изначально возникли и развивались вместе. В XVII веке Людовик XIV создал в Париже общий госпиталь, в котором содержались все стигматизированные категории населения: безумцы, нищие, венерические больные, гомосексуалы, колдуны, богохульники, неверные мужья, падшие, как говорилось тогда, женщины, преступники – то есть все неспособные вписаться в общество, и только потому заслуживающие наказания. Ну, с точки зрения тогдашних французов, разумеется. Этих несчастных людей держали в цепях, в грязи, принуждали к труду, который, как предполагалось, должен был их исправить. И эта модель многим казалась удачной, она была заимствована разными государствами Европы в форме работных домов. Только к концу XVIII века преступников и людей с ментальными особенностями стали разделять, пытаясь последних лечить, вместо того, чтобы наказывать.
Тем не менее психиатрию во всём мире ещё долго продолжали использовать для наказания людей, которых нельзя репрессировать на основании закона. Так в США в XIX веке сумасшедшими объявляли беглых рабов, а также противников рабства. Рабов «лечили» поркой, тяжёлой работой и отсечением больших пальцев ног, что делало бегство невозможным. А критиков идеи рабства окунали в воду, так, чтобы начали задыхаться. Уже в XX веке афроамериканцам регулярно ошибочно ставили диагноз «шизофрения», а протест борцов за гражданские права связывали с психозом.
В нацистской Германии программа по уничтожению целых категорий населения началась именно с людей с психиатрическими диагнозами. А введение термина «замаскированное слабоумие» – ноу-хау Третьего рейха – позволило также преследовать инакомыслящих – коммунистов, пацифистов, демократов – а также людей, ведущих асоциальный образ жизни: «тунеядцев», бродяг, попрошаек.
Ну, у нашей карательной психиатрии тоже глубокая история. В 1836 году философ Пётр Чаадаев был объявлен умалишённым после публикации «Философи́ческого письма», где он критиковал существующий строй. Ему и его подруге Екатерине Пановой, которой было адресовано письмо, было назначено принудительное лечение.
А вот знаменитая Казанская психиатрическая больница. С 1881 года туда стали отправлять членов революционных организаций, которые, разумеется, были признаны невменяемыми. Во времена СССР она была передана в ведение НКВД, и туда стали помещать уже за контрреволюционную деятельность. Через эту больницу прошли многие советские диссиденты – самой известной из них была Валерия Новодворская. Чаще всего пациентам ставили расплывчатые и совершенно выдуманные диагнозы вроде «сутяжно-паранойяльного развития личности» и «вялотекущей шизофрении». Пациентам обычно давали нейролептики, обладавшие седативным эффектом, а также сульфозин, который вызывал жар и боль. Кроме того их «лечили» пытками: электрошоком и «укруткой» – то есть смирительной рубашкой, которая не давала им дышать.
Однако система психиатрической помощи оказалась удобна не только для борьбы с инакомыслящими. Но и вообще для зачисток. После Великой Отечественной войны на улицах советских городов было много инвалидов и нищих. Да и в целом было много людей, которые не могли пережить травму минувшей войны. Их было решено убрать с глаз долой – в построенные за пределами городов интернаты. Собственно, эти заведения и стали предтечами ПНИ.
Куда спрятать ветеранов «СВО»?
Проблемы современной российской психиатрии вырастают вот из этих советских практик. В ПНИ по-прежнему находятся сотни тысяч людей, многие из которых могли бы быть интегрированы в общество и жить полноценной жизнью – как это и происходит во многих странах мира, где заведения типа ПНИ – давно уже пройденный этап, вчерашний день.
Вот за это – за открытость и человечность системы оказания психиатрической помощи – и боролась Нюта Федермессер. В 2016 году в первом чтении в Госдуме был принят закон «О распределённой опеке». Если бы он вступил в силу, люди, живущие в ПНИ, смогли бы иметь нескольких опекунов, помимо директора интерната. Например друзей, родителей, взрослых детей или представителей общественных организаций. Этого альтернативного опекуна нельзя было бы не пустить на территорию интерната – и перед ним хочешь не хочешь директору пришлось бы отвечать. Однако второе чтение этого закона так и не было назначено.
Зато летом 2023 года Госдума приняла сразу в трёх чтениях поправки к закону «О психиатрической помощи». Этими поправками из закона была исключена 38-я статья, согласно которой государство обязано создавать независимые службы защиты прав людей с психическими расстройствами. Ну а ещё добавлены пункты, которые усложняют выписку из интерната, наделяют директоров правом запрещать пациентам – даже дееспособным! – его покидать, а также переписываться и созваниваться с людьми за его пределами. То есть государство пошло строго в обратной направлении по сравнению с тем, куда движется цивилизованный мир.
Спрашивается, зачем депутатам принимать такие людоедские законы? Какой им резон закрывать на замок эти ПНИ, делать их непроницаемыми, изолированными от общества? Или эти депутаты дураки?
Нет, депутаты совсем не дураки. Как полагает Федермессер, ПНИ сейчас специально ещё больше изолируют, закрывают от общества. Ведь скоро начнут возвращаться ветераны «СВО» с тяжелейшими физиологическими и психологическими травмами. Оставаясь, скажем так, на свободе, эти ветераны станут невероятно эффективными проводниками настоящей правды об этой войне, засекреченной правды. Ну а кому это нужно? И в тюрьму за дискредитацию и фейки ветеранов не посадишь. Что остаётся? Правильно! Запаковать ветеранов в звуконепроницаемые интернаты. Как при Сталине калек увозили на Соловки, с глаз долой – так и с этими можно поступить, рецепт уже проверенный.
И именно история с законом о психиатрической помощи очень доходчиво объясняет всем нам, почему так важно отстаивать права всех людей, даже тех, кого многие и за людей-то не считают. Давайте скажем правду: люди с ментальными отличиями – страшно стигматизированная категория в нашем обществе. Многие из них вполне успешно могли бы жить среди нас, могли бы быть замечательно интегрированы в общество, но общая установка в России такова, что «болеть головушкой» – это стыдно. А на то, что стыдно – лучше не смотреть.
И вот смотрите, как поворачивается жизнь. Условный либеральный активист Вася, после назначенного судом принудительного лечения может оказаться в одной палате с идейным противником, патриотом Витей, который только что вернулся с СВО. А ещё с ними в палате будет жить Саша, у которого политической позиции вообще нет, зато есть синдром Дауна. И будущее каждого из них будет зависеть не от жены, не от мамы, не от взглядов на правление Владимира Путина – а только от того, как рассудит директор интерната. Который для каждого из них с этого момента будет царь, и бог, и последняя инстанция до самого конца жизни. Потому что они для него – доходные души.
Продолжение следует.
