В 2012 году моей коллеге в Москве прямо во дворе поцарапали новенькую машину. И уехали. То, что это сделал кто-то из соседей — было очевидно. И особенно обидно, что этот «кто-то из соседей» скрылся. Дорожная полиция разводила руками: как мы найдем? Коллега потратила больше двух месяцев, провела настоящее расследование, опросила всех свидетелей, упросила соседний отель показать съемку их камеры — и нашла злоумышленницу, которая жила этажом ниже.
Сегодня, спустя чуть больше десяти лет после того события, оно уже представляется невероятным. Каждую секунду на Москву, даже на самые укромные ее уголки, одновременно смотрят сотни тысяч камер. Для того ли они смотрят, чтобы уберечь москвичей от разгула преступности и неосторожности соседей? Пожалуй, не только. И даже в первую очередь — не для этого.
Спустя год после первых масштабных митингов в 2011 году против фальсификации выборов, протестующим официально запретили скрывать лица. В том числе использовать маски, средства маскировки и другие элементы, которые затрудняют установление личности.
В 2015 году, в свете подготовки к Кубку Конфедераций-2017 и Чемпионату мира по футболу-2018, все места массового пребывания людей, в том числе спортивные объекты, были оборудованы системами непрерывного видеонаблюдения. Данные с камер хранились в течение 30 дней. Тогда это решение было обосновано антитеррористическими мерами. А после, как установила «Русская служба BBC», в Москве были запущены целых четыре алгоритма, которые помогают распознать людей, находящихся в розыске и подозреваемых в преступлениях.
По данным «Сетевых Свобод», в 2020 году число камер видеонаблюдения в столице России насчитывало не менее 200 тысяч.
Редакция «Продолжение следует» поговорила с девушкой, которая уехала из страны после начала войны, и ведущим юристом «Роскомсвободы» Саркисом Дарбиняном. Мы попытались выяснить, как в России задерживают по системам распознавания лиц, как они работают и будут ли когда-нибудь наказывать силовиков за продажу персональных данных.
Сторожок
Имя героини мы не приводим в целях ее безопасности.
«Я с Кавказа. Весной прошлого года мой отец обманом вывез меня из Москвы домой и попытался там убить. Я сбежала. После побега меня объявили в розыск как пропавшую без вести. Это называется у оперативников «сторожок». Сначала о розыске я не знала. Подозревала, что могут разыскивать, особо не выходила из дома. Но в апреле я решила, что, может быть, напрасно напрягаюсь, и собралась проехаться на метро.
Я была в медицинской маске, в очках, в больших наушниках, вокруг шеи у меня был намотан огромный шарф. Я была уверена, что даже если я есть в базах, то меня в таком виде узнать невозможно.
Но в метро, на одной из центральных станций, ко мне подбежали сотрудники полиции и обратились по имени-отчеству. Причем они даже не задали вопрос, я ли это — они не сомневались. У меня сразу спросили, знаю ли я, что меня разыскивают, и отвели в комнату полиции, где мы часа три дожидались других сотрудников. Мне рассказали, что меня засекли по видеокамерам, распознающим лица, и даже показали, какая именно камера на меня сработала. На той фотографии сквозь очки были видны мои глаза.
Потом меня отвезли в отдел, где мы провели еще часа четыре. Никакого адвоката у меня не было. Приехали мои коллеги, которые приложили все усилия, чтобы меня не выдали родственникам. Говорили полицейским, что они опасны. Те будто бы прониклись моей историей и хотели, чтобы все сложилось хорошо. Но про эти камеры распознавания лиц они рассказывали с гордостью: мол, вот, такая клевая штука, мы так долго вас искали, нигде камеры вас не фиксировали, а тут — какое счастье! — наконец-то нашлась.
Полицейские поделились со мной, что в базе у них было всего две фотографии: паспортное фото, на котором мне 14 лет, и вторая — скрин с видео, которое я отправляла уполномоченному по правам человека, когда отец меня похитил. На том видео я была избита.
Полицейские попросили меня написать заявление, что я здоровая, вменяемая и уехала из семьи по своей воле, прошу снять меня с розыска. Это заявление они отправили по почте в республиканское отделение полиции, где, собственно, меня и объявили в розыск. И только после трех недель ожидания сторожок с меня все-таки сняли. Все это время я не выходила из дома. Оперуполномоченный посоветовал этого не делать: сказал, что камеры будут реагировать на мое появление везде и везде меня будут задерживать».
Как отслеживают россиян
Как пишут «Сетевые Свободы», мощным толчком для развития технологий слежки стала пандемия. Московским властям надо было не на словах, а на деле следить за тем, как ведут себя граждане, зараженные смертельной инфекцией. Соцсети тогда бурлили от возмущенного удивления: «На мне был капюшон и очки! Может, это вообще был не я». «Я только мусор вынесла — а мне уже штраф! Как они узнали?».
Летом этого года «Русская служба BBC» выяснила, что в Москве за гражданами следит система видеонаблюдения, в которой задействованы сразу четыре алгоритма. Три программы разработаны в России. Это NtechLab, долей в которой владеет «Ростех», Tevian FaceSDK и VisionLabs Luna Platform. Еще один алгоритм — Kipod — разработан российско-беларусской компанией «Cинезис».
Как говорится на сайте «Синезиса», программа подключена к камерам на станциях московского метро. Она может опознать человека по фотографии и даже приметам. Нужно лишь указать пол, расу, примерный возраст и есть ли у него очки, борода или усы.
Другой алгоритм, VisionLabs Luna Platform, используют российские банки. Программа позволяет определить пол, возраст, расу и даже эмоции человека. Так, «Альфа-банк» проверяет потенциального клиента, который зашел в отделение, на присутствие в «черных списках» еще до того, как он обратился к сотрудникам.
Также этот алгоритм используется в проекте московской мэрии FacePay, с помощью которого посетители метро, зарегистрировавшие собственное лицо в программе, оплачивают проезд в подземке, просто проходя мимо специального сканера. Для этого нужно загрузить в спецприложение свое селфи и привязать банковскую карту.
Против сбора биометрических данных без согласия людей активно выступают международные организации, такие как Комитет по правам человека ООН, Совет Европы. Их в этом в прежние, довоенные времена, официально поддерживала и Россия. Однако на практике недовольных россиян отсылают к статье 152.2 Гражданского кодекса РФ. Согласно ей, конкретные граждане не являются объектом наблюдения, поскольку камеры снимают городские пространства.
Еще в 2016 году Европейский Союз выступал против применения систем распознавания лиц без согласия граждан. Разделение людей по полу, расе, возрасту, сохранение паттерна походки, эмоциональных реакций, отпечатков пальцев, записи голоса и других биометрических и поведенческих сигналов — в Евросоюзе считают, что все это затрагивает основные свободы граждан. В том числе свободу собраний, а это уже противоречит принципам демократии. Однако общих положений, по которым должны действовать системы безопасности, Евросоюз так и не выработал.
Как рассказал «Продолжение следует» ведущий юрист «Роскомсвободы» Саркис Дарбинян, добровольно отказаться от сбора данных, на чем так настаивают европейские сообщества, в России нельзя. В общественных местах работают камеры. Если вы находитесь в этих местах — улыбайтесь, вас снимают. При этом получить доступ к системе и модулям, которые позволяют детектировать и идентифицировать человека, может, в общем-то, неограниченный круг лиц и организаций. Так, во время пандемии доступ предоставляли инспекторам Объединения административно-технических инспекций (ОАТИ), которые следили за заболевшими ковидом.
— Вы как обычный гражданин никогда не узнаете, применялась эта идентификация или нет. И большие сложности с обжалованием. Потому что даже если эта система применяется, в административных и уголовных материалах мы не видим доказательств, что применялись камеры распознавания лиц. Они используются только для оперативной работы, — поясняет киберадвокат.
По словам Дарбиняна, правоохранители вместе с Правительством Москвы утверждают, что используют системы для сторонних целей: отслеживают трафик, состояние дорог, качество работы дворников т.д.
— С учетом использования такого числа алгоритмов, оставаться незамеченным в городе невозможно. Системы настолько крутые, что, если не опустить забрало мотоциклетного шлема, камера вас опознает, —
добавляет юрист.
Как купить «пробив»
В 2020 году волонтерка проекта «Роскомсвобода» Анна Кузнецова потребовала через суд запретить камеры слежения на улицах. Девушка фактически поймала систему на нечистоплотности: купила «пробив» своего лица, предоставив анониму всего лишь фото. Отчет о маршрутах ее передвижения по Москве обошелся в 16 тысяч рублей.
Как выяснилось в ходе следствия, данные продавал оперативник УСБ центра оперативно-розыскной информации УВД по северо-восточному округу Москвы Дмитрий Шершнев и его приятель, сотрудник патрульно-постовой службы Бутырского района Константин Иванов. Последнего обвинили по двум эпизодам нарушения права на частную жизнь с использованием служебного положения. Такое же обвинение предъявили и Шершневу, добавив к нему два эпизода злоупотребления должностными полномочиями.
Оба отделались небольшими штрафами: сначала суд назначил штрафы в 20 и 10 тысяч рублей, затем, после пересмотра дела, юристы «Роскомсвободы» добились увеличения суммы — до 110 и 100 тысяч рублей. При этом никаких извинений осужденные не принесли и расходы за приобретение информации Анной не возместили. Кузнецова вместе с адвокатами готовится обжаловать и это решение.
Как пояснил Саркис Дарбинян, в России есть вполне законные инструменты, чтобы наказывать уполномоченных лиц за продажу сведений с камер видеонаблюдения. Но пока, подчеркивает киберадвокат, рядовым полицейским все еще недостаточно внятно донесли, что за злоупотребление рабочими правами может наступить серьезная ответственность. Поэтому случаи, когда рядовые сотрудники силовых ведомств продают данные, встречаются. И то, что «Роскомсвобода» выявила только один, не значит, что такого рынка нет.
— Сейчас мы видим кризис законодательства. Законы о приватности, тайне частной жизни развивались в России рывками. В итоге все свелось к контролю за оборотом персональных данных, отделенных от субъектов, которых никто не защищал. Нужно понимать, что сотрудники судов, госорганов и правоохранители пользуются теми же сервисами, что и любые другие люди: заказывают еду, ездят на такси, сдают анализы в лабораториях. Они являются потребителями. И их деятельность также может отслеживаться, — поясняет юрист.
Он добавляет: госорганы все же ищут более комплексный подход к вопросам, связанным с защитой приватности в цифровом пространстве.
— Невозможно создать систему, которая помогает государству следить за обществом, и рассчитывать на то, что общество не будет использовать эти системы, чтобы наблюдать за наблюдающим. В связи с этим, мне кажется, нас ждут большие изменения, —
заключает адвокат.
Маргарита ШЕХОВЦОВА
