Вы читаете текстовую версию Разбора
Три вечных вопроса волнуют русскую интеллигенцию. Что делать и кто виноват? (это идет за один вопрос). Едят ли курицу руками? И: является ли Россия европейской страной? На первый взгляд, последний вопрос кажется самым простым. Раз граница с Азией проходит по Уралу – всё, что слева от него – Европа, а что справа – нет. Однако такой упрощенный географический подход не спасает. Терзания по поводу того, европейцы мы или нет, формируют не только добрую часть наших кухонных разговоров, но и всю российскую политику – как внешнюю, так и внутреннюю.
В новом Разборе я не дам вам ответ, является ли Россия Европой. Но обещаю рассказать, что сделал с нами поиск ответа. Это, возможно, окажется даже интереснее, чем сам ответ.
Россию в Европу потянуло с петровских времен, то есть с конца XVII века. А до этого жили скрепно, посконно, с иноземцами старались дел иметь по минимуму и европейских ценностей боялись, как огня. То есть жили примерно как сейчас.
И всё же, это не совсем так. Например, еще до правления Ивана Грозного было написано генеалогическое исследование «Сказание о князьях Владимирских». Оно доказывало, что московские цари через Рюрика и вымышленных персонажей ведут свой род от римского императора Октавиана Августа и выступило идеологическим основанием для венчания Грозного на царство. Хотя гораздо меньше фантазии понадобилось бы, чтобы объявить Ивана Грозного потомком Чингисхана, например. Так как по матери он действительно вел свое происхождение от Мамая. Сам по себе Мамай, правда, не был чингизидом, но это уже так, нюансы.
Такие изыскания нужны были Москве для дипломатических целей. В итоге вместо родства с Чингисханом, которое сулило бы многообещающий лозунг «Можем повторить», была выбрана евроинтеграционная фигура римского императора Октавиана. В общем, уже тогда у элит было ощущение, что родственники в Европе – вещь полезная.
Но по полной программе началось все, действительно, при Петре I, в конце семнадцатого века. Даже географически Россию в Европу поместил сподвижник императора ученый Василий Татищев. Именно ему принадлежит идея провести границу с Азией по Уральским горам. В политическом смысле интеграция тоже произошла. Заявление екатерининского министра Безбородко о том, что «Без нашего позволения ни одна пушка в Европе выпалить не смела» отдает, конечно, некоторым бахвальством. Но в целом Россия действительно была важной фигурой на европейской шахматной доске.
Тут важно, что в то время критерием европейскости страны во многом являлся ее царствующий дом, а уж здесь-то у нее проблем не было. Последним настоящим Романовым по крови была Анна Иоановна, а после нее и до самой революции престол по мужской линии наследовали представители немецкой Гольштнйн-Готторпской династии. И в европейских генеалогических справочниках русский царствующий дом так и назывался: Гольштнйн-Готторп-Романовы.
Однако в XIX веке все поменялось. Сначала промышленная, а потом и настоящие революции в Европе выдвинули на первый план другие критерии европейскости: просвещение, экономический прогресс и гражданские свободы. И вот этим критериям Россия удовлетворяла, мягко скажем, не очень. Соответственно и представление о нас по ту сторону западной границы становилось все более скептическим.
В российском же обществе, которое как раз и начало формироваться в девятнадцатом веке, было два идеологических направления: западники, выступавшие за европейский путь, и славянофилы, видевшие идеал в допетровской Руси. И если со славянофилами все понятно, то западникам было непросто. Они-то к Европе всей душой, как к образцу и учителю. А оттуда в тебя – плевки. Помните Пушкина – «Клеветникам России»? Подавление царскими войсками восстания в Польше, вызвавшее возмущение на Западе – это «спор славян между собою», то есть вообще не ваше дело, говорит клеветникам «наше все». Не потому ли вы до нас докапываетесь, что мы победили того, «пред кем дрожали вы»? То есть Наполеона. А если уж хотите помериться силами – так в нашей земле найдется достаточно места для гробов ваших солдат. В общем, хоть сейчас приглашай Александра Сергеича на «Вечер с Владимиром Соловьевым».
Но одним этим стихотворением, конечно, нельзя описать всю гамму терзаний российской интеллигенции за целый век. Те, кому удалось избавиться от отождествления себя со своим государством, смотрели на дело с иронией. Помните, гуляющую по интернету шутку, которую многие приписывают Салтыкову-Щедрину: «Это ничего, что в Европе за наш рубль дают полтинник. Хуже будет, когда за него станут давать в морду». Авторство шутки до сих под вопросом, но зато как хорошо сказано.
В ХХ веке советские граждане грезили уже не европейским образом жизни, а европейской колбасой и джинсами. Но в целом смена режима, революция, террор и война не заставили население отказаться от европейской мечты. Железный занавес, делавший эту мечту невозможной, тем самым лишь усиливал ее. Одновременно пропадал и повод обижаться на европейцев: никакая обратная связь сквозь занавес практически не проходила. В итоге Европа стала чем-то вроде рая: недостижимым местом всеобщего благоденствия. И именно мечта о нем, кстати, подточила СССР и привела к его краху.
Но вернемся в сегодняшний день. Осень 1999 года, Путин – премьер в правительстве Бориса Ельцина. Он уже имеет неофициальный статус приемника и собирается в президенты. В его успехе на выборах никто не сомневается. Во время телемоста Москва-Киев он рассуждает о возможности аннексии Крыма. Милашка, правда? Ему с такими взглядами сегодня надо было бы бежать из России, чтобы не схлопотать срок за дискредитацию с сепаратизмом, и просить политубежище в Европе.
Не подумайте дурного, я не хочу обелять Путина. С первых своих дней, с разгрома НТВ, с ареста Ходорковского, он последовательно строил авторитарный режим. Избавлялся как от открытой политической оппозиции, так и от влиятельных олигархов, мешавших ему чувствовать себя самодержцем. С первых своих дней Путин – это агрессия. Сначала в Чечне, потом в Украине, в промежутке между ними – Сирия и Грузия. Из 25 лет путинского правления только 6 были мирными, когда Россия ни с кем не воевала и не проводила нигде никаких «операций». Официально я имею в виду.
Но вспомним, как на старте своей карьеры он любил Запад. Как наслаждался возможностью стоять рядом с другими мировыми лидерами. Как специально для приема своих иностранных гостей отреставрировал полуразрушенный Константиновский дворец под Петербургом. Как проводил там в 2006 году саммит G8, а в 2013 году – G20. Как радовался роли радушного хозяина и сам летал везде, куда звали. Бывшему простому питерскому пацану нравилось быть среди первых людей планеты.
Однако помните его тогдашнюю фишку? Он всегда опаздывал. Опаздывают, тем более регулярно, на встречах такого уровня только специально. И Путин это и делал. Показывал, что он – тот, кого все ждут. Что он тут главный.
Все остальные недоумевали, но терпели. Могло даже показаться, что они прогибаются. У простых пацанов ведь как заведено: вежливость – признак слабости. Однако на самом деле все было не так, как ему виделось. Путин не получил того объема уважухи, который хотел. Потому что там для уважухи мало быть чемпионом Ленинграда по дзюдо, поднимать со дна античные амфоры и рыбачить с голым торсом. Вес твоего голоса определяется потенциалом страны, которая за тобой стоит. А потенциал, несмотря на удвоение ВВП, был в разы меньше, чем у старших товарищей. В общем, так пацан и обиделся.
Считается, что точкой перелома в отношениях Путина с Западом является его «Мюнхенская речь». На международной конференции по безопасности в 2007 году он обвинил Запад в политике двойных стандартов и конкретно США – в создании однополярного мира.
В самой России то, что сказал Путин, уже давно так или иначе транслировалось пропагандой. Но на мировой арене это прозвучало впервые и это был вызов. Заявка на особую роль России и самого Путина, не удовлетворенного своим местом за общим столом. И вот сейчас, наконец, Россия добилась своего. Путин поместил-таки ее на особое место — главного мирового изгоя. Иранские аятоллы нервно курят в сторонке.
Это типичная история отвергнутого любовника, который добивался руки прекрасной дамы и, не добившись, стал обижаться и мстить. Однако настоящая трагедия в том, что такие любовники продолжают тайно любить. Посмотрите, как трепетно Кремль отнесся к интервью Такеру Карлсону и какой шум вокруг него устроил. Настоящий американский журналист берет интервью у Путина! Вот это событие! Весь мир с замиранием сердца смотрит это!
А приехал бы какой-нибудь журналист из дружественного Ирана или Северной Кореи, восторгались бы так же?
Удивительным – хотя и вполне закономерным – образом эта путинская эволюция отражает и многолетнюю эволюцию населения России. Или, по крайней мере, той ее части, которая на языке Кремля называется глубинным народом, а на языке оппозиции – послушным большинством.
В 90-е годы, когда уже рухнул железный занавес и началась эпоха мира-дружбы-жвачки, казалось, что Россия наконец становится частью Европы. Однако, не получилось. В этом есть вина и Европы, конечно, тоже.
Несмотря на вялые, но все-таки имевшие место попытки Кремля добиться безвизового режима с Евросоюзом, брюссельские чиновники навстречу не пошли. При этом визы между ЕС и Украиной были отменены еще в 2017 году. Хотя вряд ли российские туристы представляли бы для европейцев большую опасность, чем украинские. До войны, по крайней мере. Конечно, тот, кто хотел съездить в Европу, мог сравнительно легко получить визу. Но их отмена имела бы огромное символическое значение и стала бы настоящим стиранием границ.
Однако дело, конечно, не только в визах. Несмотря на все экономические успехи последних десятилетий, приближения России к Европе не произошло. Лишь средний класс крупных российских городов мог в некоторой степени примерить на себя европейский образ жизни не только в бытовом, но и в культурном смысле. (Правда, без политического). Обычные же россияне в Европу и близко не попали, хотя и очень хотели, даже если стеснялись в этом признаваться. Не даром слово «евро-» в языке нашего народа означает что-то высококачественное и современное. Евроремонт, евроокна, евростандарт.
Так и созрела обида. Как и в случае с отвергнутой любовью, многие сказали сам себе: «не очень-то и хотелось». Не суждено нам стать Европой, ну и ладно. Мы лучше Европы. Духовнее, чище и добрее. И, конечно, наивнее, чем лицемерные европейцы всегда и пользуются.
Это все тоже не новые мысли. Как писал 100 лет назад наш великий русский поэт Александр Блок:
Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы,
С раскосыми и жадными очами!
…
Вы сотни лет глядели на Восток
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!
Вот – срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет – не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!
Пестум – это был такой древний город на территории нынешней Италии. Я, кстати, был там – от него остались одни руины. Очень мощный символ отношений России с Европой, мне кажется.
И вот на этой благодатной почве вырастает целая мифология про высокодуховный русский народ и лицемерный Запад. Самовозвеличивание, «русские на войне своих не бросают», дураки американцы думают, что это они победили Гитлера, и не верят, что радио изобрел Попов. Без нашего-то газа скоро вся Европа перемерзнет. Разобранный на цитаты фильм «Брат 2».
Но удивительное дело. Чем дальше шла Россия по своему, лично Путиным выбранному суверенному пути, тем более обижались на Европу простые люди. И ожесточались. Лексика с высоких трибун становилась все более отвязной, политические ток-шоу все более истеричными. Так задавались новые нормы поведения, которые усваивали зрители. Все эти законы о чувствах верующих и пропаганде чайлд-фри появились ведь не для того, чтобы защитить чью-то нравственность. Они дали легальную возможность большинству унижать и преследовать меньшинство.
Гопники, которые раньше боялись высунуть нос из своих подворотен, объединились в русские общины и пошли безнаказанно громить выставки и концерты. Завистники и неудачники оторвались от телевизора и кинулись строчить доносы. Законодательно усложняя жизнь мигрантам, власти подрывают свою собственную экономику. Но они делают это, плюя на экономику, потому что приятно почувствовать свое превосходство если не над Европой – то хоть над кем-нибудь.
Ну и, конечно, война – это ведь просто конечная стадия давно окученной обиды, что украинцы нас, своих старших братьев, не уважают, к нам обратно не хотят, а хотят, видите ли, в Европу.
Конечно, какой-нибудь вселенский психотерапевт сказал бы, что вековая обидчивость нашего народа – от недолюбленности. Оттого, что всю нашу историю нас тиранили не одни, так другие. Что за исключением коротких периодов Великих реформ Александра II и 90-х годов прошлого столетия не было у нас времени, когда гайки не закручивали, а, наоборот, откручивали. Попробуй не стань в такой ситуации обидчивым.
Однако если смотреть правде в глаза, обижаться, что нас не берут в Европу, совершенно бессмысленно. Потому что для того, чтобы попасть туда, не надо спрашивать ни у кого разрешения. Рецепт попадания в Европу до смешного прост: надо просто ею стать. Строить не авторитарный режим, а демократический. Вкладывать деньги не в танки, а в образование. Создавать не общества по плетению маскировочных сетей, а общества по раздаче еды бездомным. Проводить в школе не разговоры о главном, а учить детей английскому языку. Защищать не права верующих, а свободу самовыражения. Создавать возможности для предпринимателей и ученых.
Только так мы станем настоящей Европой. Даже если Англия и Франция не дадут нам об этом справки с печатью. Только так мы сможем двигаться в сторону той жизни, которую на самом деле мечтаем проживать. Продолжение следует.
