Вы читаете текстовую версию Разбора
22 года назад мы в прямом эфире увидели, как выглядит ужас. Это был хоррор в режиме прямой трансляции. И длился он три дня и три ночи. Я помню, как вместе с родителями не отходил от телевизора, ну потому что интернета, по сути, еще не было и телик был главным источником информации. Там постоянно звучало страшное словосочетание: «Норд-Ост». Название мюзикла о покорителях севера с октября 2002-го стало синонимом боли.
Когда в 1999-м в России взрывали дома, техника еще не дошла до высокой скорости передачи информации. Когда в 2004-м гибли дети в Беслане, журналисты уже были надрессированы Кремлем, – что можно говорить, а что не надо. А вот осенью 2002-го как будто всё сложилось – и журналисты еще не пуганные, и круглосуточные эфиры на радио и телике. Ну вот представьте, особенно если вам сейчас не больше тридцати – можно было на федеральный канал позвать сурдопереводчика, чтобы он по губам прочитал, о чем говорит президент на секретном совещании…
Это было в программе «Намедни» Леонида Парфенова, где показали видеозапись секретной встречи, сделанную в Кремле после захвата заложников. В президентском кабинете находятся Путин, тогдашние директор ФСБ Николай Патрушев и премьер-министр Михаил Касьянов. Запись встречи журналисты НТВ получили без звука и попросили сурдопереводчика разобрать речь участников по губам. Эта запись вызвала скандал, и из повтора Намедни на следующий день ее уже вырезали. Парфенов от комментариев отказался, сказав, что возникли некоторые трудности.
Ну и кстати, сурдоперевода по совпадению в итоге в России тоже вскоре не стало.
Вывод из этого фрагменты были вполне однозначный: Патрушев топил штурм, невзирая на возможные жертвы, Касьянов был за переговоры с захватчиками. В итоге Путин, как мы знаем, однозначно высказался за штурм.
Теракт в театральном центре на Дубровке унес, по официальным данным, жизни 130 человек. По подсчетам общественников, погибло больше – 174. И, думаю, именно Норд-Ост стал «рубиконом», точкой невозврата для журналистики и страны в целом. Тогда, в октябре 2002-го власть четко дала понять – как она будет действовать в случае ЧП, как будет поступать с теми, кто с ней не согласен, и кто – те самые «свои», которых она не бросает. Ну а многие жители страны и я в том числе, заходя с тех пор в концертный или театральный зал, невольно про себя задавались вопросом – а хорошо ли он охраняется? Как показал теракт в Крокусе – не-а, нехорошо.
В этом разборе я не буду рассуждать о смертельном газе, который убил большинство заложников. Нужно или не нужно было его применять… Об этом и так уже сказано слишком много. Я покажу вам несколько материалов: выпуски самой популярной телепередачи тех лет: «Намедни» Леонида Парфенова. И статью Анны Политковской о выжившем боевике. Который, кажется, и не боевик вовсе. Поверьте, из нашего 2024-го они смотрятся как документы эпохи. Которую мы, если не навсегда, то надолго потеряли.
2002 год. Вторая чеченская война в самом разгаре. Хотя, по документам она уже именуется «контр-террористической операцией», но сути это не меняет. На Кавказе идут бои. По стране – гремят теракты. На этом страшном фоне люди пытаются жить нормальной жизнью. В столице (да и не только) вечерами ходят в театр.
23 октября 2002 года к театральному центру на Дубровке, это 4,5 км по прямой от Кремля, подъезжают три микроавтобуса с вооруженными людьми. Они быстро нейтрализуют охранников с электрошокерами и врываются в зал, где в этот момент находится более девяти сотен человек.
Когда боевики проникают внутрь, на сцене – «Песня лётчиков» – самое начало второго акта мюзикла «Норд-Ост». Некоторые зрители сначала даже не поняли, что случилось что-то страшное. Как будто это такой необычный сценарный поворот. Вот воспоминания одного из заложников, Сергея Будницкого:
«По рядам пошли шахидки с привязанной на поясе взрывчаткой. В зале собрали всех сотрудников: руководителей кружков, буфетчиков, двоих охранников. Со сцены Мовсар Бараев объявил, что мы взяты в заложники, и высказал требование – вывод войск из Чечни. Детей лет до 10 они выпустили, но мои девочки были старше»
Ближе к ночи у здания театрального центра начинает собираться военная техника, журналисты, скорые, иностранные дипломаты, спасатели… Все подъезды и подходы к нему оцеплены, но в 5.30 утра на площади перед зданием неожиданно появляется 26-летняя продавщица парфюмерного магазина Ольга Романова. Видимо, после сильнейшего стресса от увиденного в новостях, она решила самостоятельно вступить в переговоры с террористами. Ей удаётся попасть в зал, но переговоры, конечно, ни к чему не приводят. Романова становится первой жертвой «Норд-Оста». Это её тело потом будут выносить из здания врачи Леонид Рошаль и Анвар Эль Саид, которым боевики разрешили зайти внутрь. Кроме них в переговорах с террористами во второй день будут участвовать, например, депутаты госдумы Григорий Явлинский, Ирина Хакамада и Иосиф Кобзон. Около часа дня певец выводит из зала заложницу Любовь Корнилову и троих детей. Двух её дочерей и одного ребёнка, которого она назвала своим. Телеканал НТВ почти круглые сутки находится в режиме спецвыпусков. Во время одного из них в эфир выводят телефонный разговор с одной из заложниц:
«Всё… всё, вроде бы, ничего пока. Сейчас нам сказали, что идут какие-то переговоры. Вы нам сообщите, потому что людям неведомо… нам разрешают только, чтоб нам звонили. Понимаете. Поэтому, запишите мой телефон, щас, когда из эфира я выйду. – Да, я пишу. – Да…ну… обстановка нормальная пока».
Уже ночью, съемочной группе НТВ разрешают пройти в здание, чтобы записать интервью с главарём террористов. Во время прохода по этажам, оператор не выключает камеру. Эти записи потом передадут в оперативный штаб, который будет планировать операцию по освобождению.
Третий день плена – это апогей томительного ожидания. Заложники истощены, у них нет еды, заканчивается вода. Журналистка «Новой газеты» Анна Политковская, которая так же участвует в переговорах, буквально «с миру по нитке» собирает деньги, чтобы принести пленникам соки. Вместе с Романом Шлейновым они заносят соки внутрь.
Известно, что театральный центр заминирован. В центре зрительного зала, прямо на креслах, – огромная бомба, перемотанная скотчем. Вообще, противный и постоянный звук скотча потом вспоминали многие заложники. Одна из них, Татьяна Жаботинская, которая потеряла в теракте мужа, так описывала другие подробности плена:
«Помещение, в которое водили в туалет, оказалось слишком мало и быстро пришло в негодность. Поэтому бандиты решили превратить в туалет оркестровую яму. (…) Сверху за происходящим наблюдала пара террористов с автоматами и неизвестно с чем в головах. Вместо туалетной бумаги в ход шли ноты еще недавно звучавшей музыки».
Уже за полночь 26 октября один из зрителей впадает в истерику и бросается с бутылкой на террористку, сидящую рядом с большой бомбой. Ответным беспорядочным огнем боевики ранят двух заложников, один из которых потом умрёт в больнице. Наступает третья ночь плена. В 5:10 утра гаснут прожекторы, освещавшие главный вход в здание. И в осаждённый зал через вентиляцию начинают закачивать усыпляющий газ. В 5.41 утра эфир телеканалов и радио «Эхо Москвы» прерывается спецвыпусками с прямой трансляцией штурма театрального центра. Со стороны здания гремят взрывы и автоматные очереди.
Через время спящих и потерявших сознание заложников спасатели начинают выносить из Центра. Их буквально складируют здесь же, на ступеньках здания, под дождём – и бегут за новыми. Сотни пострадавших выкладывают в шеренги, а когда места у входа в здание заканчивается, их начинают класть друг на друга, пока медики грузят их в автобусы и не развозят по больницам. В половину восьмого утра помощник президента Сергей Ястржембский официально заявляет: операция по освобождению заложников – завершилась. Это была хроника и факты. А теперь – вопросы.
В этом перечислении событий как будто не хватает важной составляющей: А именно – власти. Ну, там, «в 15:00 к зданию приехал президент России» или хотя бы «выступил по телевидению с обращением к нации». Обращение, кстати, было, после штурма, и о нём мы ещё поговорим. Но в целом высшие федеральные чиновники и силовики от публичного решения ситуации с Норд-Остом как будто устранились. Президента на месте не было… Да, они что-то там «держали на контроле», «обсуждали», «искали пути решения», но за закрытыми дверями и без звука. Ну, без звука, так без звука – решили журналисты программы «Намедни» и позвали специалиста по чтению по губам.
НТВ к тому времени уже отобран у олигарха Гусинского и передан Газпрому, то есть, по сути, государству. Но им в это время руководит американец Борис Йордан, и канал по инерции остаётся свободолюбивым и даже слегка оппозиционным. В выпуске после штурма корреспондент в кадре произносит то, о чем сейчас СМИ даже рассуждать запрещено.
Тогда в Норд-Осте, как и через два года в Беслане сложилась уникальная в своей кощунственности ситуация. Силовики планировали операцию по захвату отдельно от гражданских специалистов. Мол – не их это ума дело. Мы серьёзными вещами занимаемся, у нас всё секретно. В итоге, как зайти в зал, как нейтрализовать боевиков – проработали, а вот что дальше делать – не придумали. Как эвакуировать людей? Сколько скорых нужно подгонять ко входу и когда? Получается, жизни заложников вообще были вынесены за скобки происходящего. Кому повезёт и он выживет – ну, хорошо. Не выживет – значит, занесут в «сопутствующие потери». Десятки заложников тогда погибли от асфиксии – перекрытия дыхательных путей запавшим языком или рвотными массами. Об этом, в частности, утверждал Борис Немцов, проводивший собственное расследование. То есть, люди умерли из-за того, что их, спящих, но ещё живых, неправильно несли, неправильно сажали или складывали друг на друга во время спасательной операции. А как правильно – врачам и бойцам спецназа никто не объяснил. Не их это дело, секретная операция идёт.
Когда прошел первый шок после захвата, настало время для второго. Дело в том, что до сих пор точно не известно количество боевиков, захвативших концертный зал. Все слышали цифру – 40. Замминистра МВД Васильев сразу после штурма говорил о 36 уничтоженных. «Коммерсант» чуть позже писал о 49 убитых террористах… Через полгода после трагедии в Новой газете вышла статья Политковской о том, что как минимум один из террористов мог уцелеть и спастись из театрального центра. Проанализировав списки, попавшие ранее в СМИ, удалось вычислить его имя – Ханпаш Теркибаев. Более того, Теркибаев в разговоре с журналисткой и не отрицал, что был там.
Теркибаев – бывший басаевский боевик, ходивший с ним ещё в рейд на город Буденновск. Но потом странным образом был амнистирован. О связях Теркибаева со спецслужбами говорил и отравленный позже в Лондоне офицер спецслужб Александр Литвиненко. Сам Теркибаев в интервью бравирует тем, что он якобы лично знаком с тогдашним помощником Путина Ястржембским, и вообще – это он обеспечивал проход группы по Москве, имел на руках план зала и покинул его ровно до начала штурма. Даже учитывая, что спикер может врать, Политковская делает вывод:
«Суть для нас в другом – если в «Норд-Осте» был такой засланный агент, то это значит: власть знала о том, что готовится теракт. Участвовала в его подготовке, и даже не важно, с какой целью».
На журналистку тогда вылились тонны хейта со стороны провластных СМИ. Сам Теркибаев поспешил опровергнуть вообще всё. Якобы ничего он не говорил, это Политковская всё выдумала. А через полгода он загадочно погиб в автомобильной аварии недалеко от Грозного. В Чечне такое бывает…
Трагедия Норд-Оста обнажила моральную дилемму, которая впрочем для путинского менеджмента оказалась довольно простой: спасать людей или лицо власти?
В 1995-м, когда боевики захватили больницу в Буденновске, выбор – после неудачного штурма – был сделан в пользу людей. Есть знаменитые кадры, показанные по всем телеканалам, как тогдашний премьер Черномырдин разговаривает по телефону с боевиком Басаевым и выслушивает его требования. Власти тогда пришлось идти на компромисс. Но зато больше тысячи заложников были спасены.
Путин – не таков. Мы разбирали его детские комплексы. Он готов на всё, лишь бы не обозвали лохом. Только лох – в его системе ценностей – согласится показать слабость. Нельзя так делать, если даже это будет стоить сотен жизней.
В идеале, такая позиция должна говорить о решительности, чтоб неповадно было другим бандитам захватывать людей. Но как показывает история России после Норд-Оста, эта логика не работает. Теракты происходят. Граждане гибнут… Но признавать свои ошибки и уж тем более извиняться за них – не пацанское дело. Вот он и не извиняется. После захвата театрального центра на Дубровке, Путин сделал это в первый и, кажется, последний раз…
За извинениями должны следовать действия – ну и вот они: главу оперативного штаба, – Генерала ФСБ Проничева, который дал приказ на штурм и провалил эвакуацию, закрытым приказом наградили званием «герой России». Руководители федеральной и московской ФСБ – Патрушев и Захаров – остались на своих местах и затем пошли на повышение. Ну а по голове в итоге получили журналисты. Госдума приняла поправки в закон о СМИ. Теперь медиа нужно было десять раз подумать, чтобы хоть что-то говорить о теракте и террористах. Американец Йордан был уволен с поста гендиректора НТВ через несколько месяцев. Позже с канала убрали и Леонида Парфёнова. Анна Политковская была убита в 2006 году, в день рождения Путина…
Ну а мы все после октября 2002-го живём в другой реальности. Завет «бороться и искать» тут преследуется по закону, а не звучит с театральной сцены. Но это – пока режиссер не сменится. Поэтому – продолжение следует.
