Как отец ребенка с аутизмом был незаконно мобилизован и погиб на войне
Сотрудника службы 112 Андрея Борзакова из Подмосковья отправили на войну, несмотря на больничный и бронь на работе. Его жена Мария, оставшись вдвоём с сыном-инвалидом, несколько месяцев писала жалобы – и заставила чиновников признать ошибку и распорядиться вернуть человека домой. Но бумаги не успели прийти в часть – Андрей погиб за несколько дней до этого.
Этот текст мы публикуем совместно с проектом «Новая вкладка».
– Я моталась по всей Москве. Андрей просил купить горку на флисе. Оказалось, это типа горный костюм. А для меня горка – это стенка, мебель. А для кого-то горка – это ребенок с горки катается. Какое термобельё? Оно бывает тонкое, толстое – я вообще в этом ничего не понимаю. Наколенники купила, подумала: надо будет пригнуться, упасть – все коленки разобьёт. Перчатки тактические. Какой у него размер руки?
Мария раскрывает перед собой ладонь.
– Посмотрела: моя такая, у него побольше. Взяла перчатки, а потом еще одни, потому что не знаю, какие ему подойдут. Носки – влагоотводящие, тёплые. Стельки. Четыре часа в «Сплаве» просидела: ничего не было, всё разобрали. Продавцы выносили – и люди, как коршуны, налетали. Там были те, кого призвали, кто готовится, что его призовут. Один мужик закупал гуманитарку для бойцов, говорит: «А у самого нихрена нет. Завтра мне принесут повестку – у меня ничего нет». Я на 50 тыщ накупила всего.
38-летняя Мария Якушечкина сидит на скамейке у входа на Николо-Архангельское кладбище и рассказывает, как в сентябре 2022 года собирала мужа на войну. Волосы собраны в гладкий хвост, очки, на коленях лежит букет бордовых гвоздик. Её супруга, 36-летнего Андрея Борзакова, несмотря на открытый больничный и официальную отсрочку от предприятия, мобилизовали: 23 сентября принесли повестку и на следующий день уже отправили в подмосковную воинскую часть.
– Я думаю, им просто надо было выполнить план по набору людей. Им было всё равно: хромые, больные, косые, многодетные, с детьми-инвалидами – брали всех. Когда Андрей приехал в часть, говорил: «Тут даже мужик без пальца есть». Набирали, кого попало. Кто-то по дурости пошел, кто-то честный, решил, как положено поступить, показать свои отсрочки. Но там никто не разбирался – нахватали, в автобусы посадили и повезли.
Андрей с женой и пятилетним сыном Артёмом жил в подмосковном Ногинске, на работу ездил в Москву – занимался обслуживанием систем связи в службе срочных вызовов 112. В сентябре он заболел ОРВИ, но 23 числа, несмотря на больничный, поехал в профсоюз, где обещали частично возместить траты на реабилитацию ребёнка: у сына Андрея и Марии аутизм.
Повестку в тот же день принесли по месту прописки Андрея – на квартиру его 67-летней матери Людмилы Николаевны в московском районе Жулебино. Когда в дверь позвонили, женщина, опираясь на трость, пошла в коридор: после перенесённого инсульта ходить быстро не получалось. Не посмотрев в глазок, открыла. На пороге стоял дворник в оранжевом жилете. Он протянул повестку «на военные сборы» – бумажку без номера и серии, где от руки было вписано имя сына.
Женщина стала задавать вопросы, дворник по-русски не говорил, но позвонил куда-то по телефону. Мужской голос в трубке представился сотрудником военкомата. Женщина объяснила, что сын на больничном, на что голос ответил: «Ну, пусть придёт и покажет». Об этом рассказывает Мария со слов Людмилы Николаевны, сама она говорить о сыне сейчас не в силах.
Когда дворник ушёл, Людмила Николаевна позвонила сыну. Андрей заскочил к матери, взял повестку и пошёл в Кузьминский военкомат разбираться – был уверен, что покажет свой больничный, и его отпустят. На войну он не хотел, утверждает жена. Первое, что сделал Андрей «как только объявили эту СВО», – взял справку об инвалидности сына и понёс в военкомат как доказательство отсрочки. Там его успокоили: «Не переживайте, вы нам точно не понадобитесь».
Вот и 23 сентября, направляясь в военкомат с повесткой «на военные сборы», Андрей был уверен, что всё обойдется. Но там, проигнорировав больничный, мужчине вручили новую повестку – на мобилизацию: «Явиться завтра в 16 часов».
– Учитывая, что это специальная военная операция, таких людей, как мой муж, там быть не должно, – уверена Мария. – Должны быть профессиональные военные, которые выбрали эту профессию, получали зарплату, военные ипотеки, льготы, а не эти работяги, которые тащили свои семьи.
Из военкомата Андрей помчался на работу, в ГБУ «Система 112». Там уже оформляли документы для отсрочки от службы. Андрей работал электромонтером 6-го разряда, отвечал за системы оповещения в детских садах и больницах в случае ЧС и был включен в списки людей, которые имеют право на бронь.
– Страшно стало сразу, как только он сказал, что его забирают. Ощущение было, словно у меня на плечах кто-то сидит и давит, – вспоминает Мария.
В тот день Андрей остался ночевать в Москве, у матери. На следующее утро, в субботу 24 сентября, он сделал у нотариуса генеральную доверенность на Марию, чтобы она могла представлять интересы мужа во всех организациях и распоряжаться имуществом. После Андрей, взяв кое-какие вещи, отправился в Кузьминский военкомат. Жену попросил не приезжать на проводы: «Не надо, ты будешь плакать». По словам Марии, он был уверен: как только в воинскую часть придут с работы документы по отсрочке, его отпустят домой. Ощущения, что уезжает надолго, у Андрея не было.
В военкомат с Борзаковым приехал его коллега – Кирилл (имя изменено по просьбе героя). Он привез письмо от лица руководителя организации, где говорилось, что деятельность Андрея подпадает под категорию «обеспечение связи», и ему по закону положена отсрочка. Сервис по приему заявлений на отсрочку на Госуслугах начал работать только 27 сентября, поэтому сначала бумаги привозили лично – так было быстрее.
– Я встретил Андрея у военкомата, и мы пошли к какому-то полковнику в очках, с усиками. Меня пропустила полиция и комендант – и я оказался в приёмной, – вспоминает Кирилл.
Он представился и показал документы. После этого, рассказывает Кирилл, полковник вывел его в коридор и стал орать, мол, кто его сюда пустил.
– Мы вышли на улицу. Я спросил, почему он так неадекватно себя ведёт и не принимает документы? Он ответил, что нас много, он один, и все от него что-то хотят. Сказал приезжать в понедельник, когда будет работать канцелярия военкомата.
Андрей, несмотря на бронь от организации и открытый больничный лист, сам сел в автобус, который отправлялся от военкомата в воинскую часть в подмосковном Наро-Фоминске. Было прохладно, шёл дождь, но Андрея трясло от жара: температура. Проводить сына приехала Людмила Николаевна. После женщина вспоминала, как Андрей исчез за тонированными стеклами автобуса – и больше она его не видела. Когда автобус отъехал, мать расплакалась.
С собой Борзаков взял документы об отсрочке и кнопочный телефон: смартфоны брать запретили. Через несколько дней на его мобильник, оставшийся у Марии, пришло оповещение с госуслуг: Андрей Борзаков включен в список на отсрочку от мобилизации. Мужчина в это время уже был в части в Наро-Фоминске.
Мария осталась одна с сыном-инвалидом, без работы.
С Андреем Марию в 2014 году познакомила общая подруга. «Красивый был, влюбилась. Добрый, заботливый, руки из нужного места растут, надёжный, он не предаст. Вроде бы он звёзд с неба не хватал, но как человек хороший был», – вспоминает Мария.
Андрей много лет состоял в Поисковом движении России, искал останки бойцов, погибших в Великой Отечественной войне. В 2014 году, незадолго до знакомства с Марией, «когда вся заваруха началась», подумывал поехать на Донбасс, хотя боевого опыта у него не было. С военной кафедры института, по словам Марии, Андрея выгнали: «Что-то не так сказал, не мог язык за зубами держать». Окончив вуз, пошёл в армию, хотя мог откосить: у него было плоскостопие и варикоз. Отслужив в Таманской дивизии, Андрей получил специальность гранатометчика, хотя в реальности, говорит Мария, «чистил унитазы и подметал двор».
Через два года после знакомства пара поженилась, Мария забеременела. «Тогда желание ехать на Донбасс у Андрея пропало. Повзрослел, ответственность появилась», – рассказывает Мария. Ещё до рождения сына мужчина затеял дома ремонт: ванна, туалет, детская. Доделать электрику не успел, сейчас по всей квартире висят провода.
– Андрюшка очень работящий, у него золотые руки, сам всё делал: плитку клал, обои, ламинат, электрику. Чуть-чуть копеечка появлялась – сразу что-то делал.
Отремонтировать квартиру разом, быстро семья не могла: деньги начали уходить на реабилитацию сына. Проблемы начались, когда Тёмке исполнилось два года: он вдруг начал мычать, как немой, и вёл себя так, словно не слышит. Врачи успокаивали: «Подождите, заговорит», – но Мария добилась направления к неврологу.
Сыну поставили диагноз «аутизм», дали инвалидность. Семья стала попробовать разные варианты реабилитации: логопед, нейропсихолог, лечебная физкультура, бассейн. За всё нужно платить. Мария, до декрета работавшая дизайнером в мебельном магазине, больше туда не вернулась: всё время уходило на сына. Семью содержал Андрей.
– Мы все силы прикладывали, чтобы сыну стало лучше. В два года он был агрессивный, с истериками. Мог стоять, заорать и резко упасть назад – я боялась, что он повредится. На приёмах у врачей Андрей его держал, я одна не справлялась. Сейчас это совершенно другой ребёнок: играет с другими детьми, с ним можно договориться. Все благодаря тому, что я с ним занималась, ездила на реабилитации. Все деньги мы тратили на ребёнка.
С отцом у Артёма была нежная связь, говорит Мария: мальчик встречал его с работы у двери, лез обниматься-целоваться. Андрей часто укладывал сына спать и, бывало, от усталости засыпал раньше него. Когда Андрея забрали, Мария объяснила сыну, что «папа – солдат, папа на паровозе чух-чух уехал».
В понедельник 26 сентября, когда Андрей был уже в части, его друг и коллега Кирилл снова повёз пакет документов, но уже не в военкомат, а в здание через дорогу – там организовали пункт сбора, где сотрудники призывной комиссии оформляли мобилизованных для отправки в воинские части.
Прождав три часа, Кирилл попал на приём к «высокой статной женщине с пышной прической, чёрными волосами, золотыми кольцами и последним айфоном».
– Я объяснил, что человека незаконно мобилизуют: жена одна, ребенок-инвалид, документы на отсрочку от организации есть. Женщина сказала: «Не волнуйтесь, у нас правовое государство, всё будет хорошо». Взяла документы, записала его ФИО себе на листочек – и хрен ли толку, блин?
В подмосковной части Андрей пробыл неделю. Там ему выдали кое-что из одежды: штаны налезли, а бушлат не застегнулся – оказался на два размера меньше. Мужчина позвонил жене и попросил собрать и передать его походный инвентарь: рюкзак, палатку, спальный мешок, лопату, фляжку. Мыслей о том, чтобы самовольно покинуть часть и не ехать на войну, у Андрея «однозначно не было». Хотя один вариант покинуть часть всё-таки оставался: нужно было подтвердить, что у Андрея на иждивении находится ребёнок со сложным диагнозом. Какие для этого нужны документы, ему не сказали, хотя при себе у мужчины была копия справки об инвалидности сына. Начальство части пригрозило: «Мы можем тебя сейчас отпустить, но если не подтвердится, что у тебя на иждивении ребенок, будешь считаться дезертиром». Андрей побоялся такого обвинения – и остался.
– Я собирала ему кровоостанавливающие губки для ранений, жгуты какие-то – в магазинах ничего не было, всё разобрали. Какие-то лекарства брат с женой привозили: от поносов, от обезвоживания. Мы ж не знаем, что там будет, что дадут, что не дадут. Я повезла вещи в часть, Тёмку хотела оставить дома, а мама говорит: «Свози. Неизвестно, может, в последний раз его видит».
Мария вспоминает, как они с сыном мчались по платной дороге, таксист гнал «под 200 км/час», чтобы успеть: Андрей сказал, что в 12 часов дня их отправляют дальше. Всего женщина приезжала к мужу в часть дважды, на поездки из Ногинска в Наро-Фоминск на такси ушло около 20 тысяч рублей.
– Целый рюкзак вещей ему передала. Простились – и больше мы не виделись.
30 сентября Андрей вместе с другими мобилизованными сел в поезд, который доехал до Белгорода и остановился на границе с Украиной. Это был Таманский экспресс – эшелон, где люди взбунтовались, жалуясь на антисанитарию и ковид. Через неделю состав направили в Мулино Нижегородской области, мобилизованных разместили в казармах.
Мария стала писать жалобы, чтобы вернуть Андрея домой, «пыталась ухватиться за любую соломинку».
Сначала – в Кузьминский военкомат Москвы на имя военкома Владимира Дворака: просила признать мобилизацию Андрея незаконной. Дворак ответил, что «законных оснований для отсрочки нет»: якобы Андрея призвали раньше, чем были готовы списки сотрудников, которым положена отсрочка.
Мария писала в аппарат президента, мэру Москвы, в комитет Госдумы по обороне и в аппараты уполномоченных по правам человека и по правам ребёнка. Обращалась к разным депутатам, в бот Соловьева по мобилизации, в Комитет солдатских матерей и разные группы в соцсетях, где объединялись женщины в подобных ситуациях. Запросы депутатов уходили в комитет по безопасности и противодействию коррупции, в прокуратуру – городскую и военную. Оттуда обращения спускали в низшие инстанции, шли отписки: «Нарушений нет».
С больничным, который действовал у Андрея до 26 сентября, тоже вышла странная история. Поликлиника его просто аннулировала и изготовила дубликат: дата закрытия этого больничного совпадала с датой призыва, 24 сентября.
– Это подлог. Я писала им на почту, спрашивала, почему они так сделали. Ответом было: мы не имеем права разглашать врачебную тайну. Получается, что 24 Андрей был здоров и спокойно пошёл защищать родину, – Мария усмехается. – А 24 – это вообще выходной день, поликлиника не работала, как она могла закрыть больничный? Непонятно это всё. Получается, это тоже проделка военкомата?
Сопротивлению военкомата удивляется и коллега Андрея Кирилл: «Кого-то возвращали с фронта без проблем. А пока Андрея возили по полигонам, руководство пыталось его вернуть: писали в разные ведомства, сам начальник службы ездил в военкомат, что-то там решал, но без толку».
– Тут я психанула и обратилась к Собчак, записала видео, она его опубликовала, со мной связался помощник депутата Ярослава Нилова, и после его запроса стала работать военная прокуратура.
В ноябре, когда Андрея перебросили на учения в Беларусь, Мария тяжело заболела пневмонией. Лечь в больницу не смогла: не с кем оставить сына. «Мы с сыном почти два месяца проболели на таблетках. Получается, что случись – ты сдохнешь, потому что ребенка некуда деть».
Придя в себя, женщина продолжила собирать посылки в Беларусь. Муж попросил новую горку в оттенке «сумрак»: расцветка той, которая была у него, выбивалась из общей массы. На покупки Мария тратила десятки тысяч рублей.
Официальная «военная» зарплата у Андрея была 30 тысяч – как у рядового – и небольшая доплата за специальность гранатомётчика. Все выплаты приходили на зарплатную карту Андрея, которую он оставил жене. При этом в службе 112 он зарабатывал больше 100 тысяч – часто работал сверхурочно и брал подработки. Оставляя семью, мужчина говорил: «Как вы будете на эти деньги жить?».
В середине октября рядовым мобилизованным стали платить 195 тысяч рублей в месяц. Ещё 50 тысяч рублей доплачивала Москва, распоряжением мэра Собянина. Тем не менее, первые деньги Мария получила только в ноябре – и это было всего 40 тысяч. – Мать говорит: «Всё, что получили, туда и отвезли». Денег особо и нет у нас. Говорят: «Вы получаете выплаты, у вас должны быть миллионы», а по факту – сюда 50 тыщ, туда 40 тыщ. К нему друзья ездили, и мы просто сумками вещи передавали. Андрей звонил раз в несколько дней, иногда даже 2-3 раза в день, но говорили не больше минуты: связь ужасная, глушили, половину не слышишь. Он просил, что ему жизненно необходимо: носки, трусы – вплоть до такого. Еду Андрей не просил, он очень неприхотливый, не выпендривался, не курил, не пил. Но мы же понимаем: чайку попить – хочется чего-нибудь вкусненького. Мама найдет – о, финики по акции. Фигакс, 10 кг фиников купила. Колбасы какой-то. Понятно, что не только ему, он со всеми поделится. С работы ребята 10 кг апельсинов отправили.
В Беларуси Андрей провел почти три месяца, семье про свою службу рассказывал мало, успокаивал, что они «до конца будут Беларусь охранять».
– Он от нас все скрывал, чтобы мы не переживали с мамой. А на самом деле для нас это было ещё хуже: все родственники мобилизованных из его роты уже давно общаются в чате, скорефанились, а мы сами в своем соку варимся и половину вообще не знаем.
В начале декабря военком Дворак через представителя работодателя попросил Марию написать новое обращение в военкомат – «без упоминания больничного». А в начале января Мария узнала, что военком Дворак направил в воинскую часть уведомление, что Борзаков включен в список Генштаба на отсрочку от мобилизации как сотрудник предприятия связи. Но этого было недостаточно – требовалось ходатайство того же Дворака.
Мария по мере возможности держала Андрея в курсе дел. Сам он несколько раз спрашивал начальство по поводу рапорта на увольнение, но «его посылали»: без ходатайства из военкомата демобилизовать не могут. После этого, вспоминает Мария, Андрей «уже как-то смирился».
Через пару недель Марию добавили в чат родственников мобилизованных из роты Андрея. Там писали, что «наши все уже в Украине» и публиковали имена погибших. Андрей к тому времени не выходил на связь уже 10 дней. Мария стала расспрашивать про мужа, ей позвонил парень, который был напарником Андрея, и сказал, что с ним всё хорошо. Сам Андрей позвонил только 19 февраля, попросил Марию прислать ему берцы, аккумуляторы для тепловизора, аккумулятор с фонариком и переходник для розетки. Еще муж попросил перевести 50 тысяч рублей на чужую карту для закупки, чего именно – Мария не уточняла.
В конце марта Марии позвонили из военной прокуратуры – сказали, что 1 апреля начнется призыв, и тогда комиссия соберётся и примет решение по поводу возвращения Андрея. Мария постоянно дёргала чиновников: «Побыстрее нельзя никак?». Сотрудник прокуратуры отвечал, что у него «всё на контроле».
Через несколько дней призывная комиссия Москвы отменила решение призывной комиссии Кузьминского района о призыве Андрея и постановила вернуть его домой. Марии сообщили, что военком Москвы Максим Локтев отправил ходатайство в воинскую часть об увольнении и перемещении Борзакова к месту приписки.
– Я такая радостная была, даже мысли не было, что за это время с Андреем может что-то случиться. Он звонил 17 марта довольный: «Меня скоро в отпуск отпустят». А я ему: «Тебя будут возвращать, не лезь там никуда, сиди тихо-спокойно». Это был его последний звонок.
Дошло ли ходатайство до части, Мария до сих пор не знает. Военком Кузьминского военкомата Владимир Дворак на запрос «Новой вкладки» не ответил.
Май, в Москве жарко, а по аллеям Николо-Архангельского кладбища гуляет прохладный ветер. Пахнет сиренью. Иногда проезжают машины, и мы жмёмся к могильным оградам. Шины шуршат по гравию – и снова только птицы.
– Кажется, сюда.
Мария ещё путается в кладбищенских аллеях: Андрея похоронили две недели тому назад. Сегодня – сорок дней. Мы подходим к свежей могиле: горка глинистой земли, чёрные ленты с золотыми буквами «Защитнику Отечества», «от Минобороны». Мария беззвучно плачет.
– Конечно, я понимала, что он может погибнуть – я же не совсем дура. Понимала, что может случиться всё, что угодно: и инвалидом он мог вернуться, и было бы у меня два инвалида. Я понимаю, что это война, и здесь от тебя ничего не зависит, какой бы ты супергерой ни был, даже если весь в бронежилетах.
Мария собирает с могилы увядшие гвоздики, с хрустом переламывает зеленые стебли и запихивает в черный пакет. О том, что Андрей погиб, она узнала 8 апреля.
– Мы были на дне рождения у Тёмкиного друга. Не хотели идти, но днем в чате мобилизованных написали, что всё хорошо, и мама Андрея сказала: «Сходите, отдохните, сколько вы уже на нервах».
В разгар праздника Марии пришло сообщение от «девочки из чата», она просила срочно перезвонить. Девочка сказала: «Ваш муж подорвался на мине».
– Меня затрясло. Я спросила: насмерть? Она сказала – да. Я назвала его позывной, переспросила: точно он? Она сказала: да, все ребята из роты его опознали. У меня подкосились ноги, я села на ступеньки в холле. Когда приехали с праздника домой, я уложила сына спать, и вот тогда у меня началась истерика.
Через два дня Марии позвонил военком Дворак, спросил:
– Ну, вы уже знаете?
Тело Андрея отправили в Ростов-на-Дону, там его приняли без очереди: помогли связями друзья из поискового отряда. Ростовский судмедэксперт позвонил Марии и попросил прислать фотографии, где видны уши мужа – для опознания.
– У нас люди, получающие по полмиллиона в месяц, все сидят с бронями. А чего им принимать решения об обычных мужиках, если у них есть бронь? А мы тут просим для себя. Всё это, конечно, мерзко. За что мой муж погиб? За этих людей, которые над нами издеваются?
В конце апреля тело Андрея привезли в Москву. Минобороны настаивало, что мужчину надо похоронить в Пантеоне героев неподалеку от Мытищ. Семья настаивала на Николо-Архангельском кладбище – оно ближе всего к дому, там похоронена бабушка, а до Мытищ не добраться ни пожилой маме, ни Марии с ребёнком. Минобороны не было против, но оплачивать похороны на другом кладбище отказалось.
Решили хоронить сами. Администрация Николо-Архангельского кладбища назвала стоимость новой могилы: 500 тысяч рублей за крайний ряд, прямо на гравийной дорожке. Тогда мама Андрея отдала сыну место на кладбище рядом с бабушкой, которое приготовила себе: «Не хочу, чтобы он на обочине валялся». Похороны обошлись семье в 200 тысяч рублей, Минобороны выплатило компенсацию – 33 тысячи. Возможно, будет ещё одна «похоронная» выплата около 40 тысяч, Мария точно не знает. На похороны Андрея пришли родственники, коллеги, друзья и представители Минобороны. Похоронный агент организовал почётный караул.
На сайте «За Победу!», посвящённом «живым и павшим героям спецоперации Российской Федерации по освобождению Украины от нацизма» есть страничка Андрея. На мутноватой фотографии – молодой голубоглазый мужчина в камуфляже стоит в ночи на фоне армейских палаток. Некролог написали его друзья из поискового отряда: «8 апреля 2023 года в ходе проведения специальной военной операции погиб наш товарищ – Борзаков Андрей. Андрей был честным, смелым и добрым человеком, умелым воином. Андрей повторил судьбу солдат, которых он многие годы искал в полях и лесах. Мы должны сохранить память о нём».
На сайте ГБУ «Система 112» о гибели сотрудника Борзакова не сказано ни слова, хотя коллега Кирилл на вопрос, удалось ли найти замену Андрею, говорит: «Вы что, такого специалиста трудно найти».
– Когда Андрея не стало, я поняла, что мы с Тёмкой никому не нужны, – говорит Мария. – Раньше казалось, что вроде что-то делается, как-то заботятся – та же соцзащита. Сейчас я поняла, что никого не волнует, как мы будем дальше жить, как я одна буду растить ребенка. У Тёмки есть шансы стать нормальным, работать, приносить пользу государству, но одной мне очень тяжело будет это сделать.
Сейчас Мария получает пенсию ребенка-инвалида и пособие по уходу – около 30 тысяч рублей в месяц. Она рассуждает: даже если найдёт подработку на пару часов в день, потеряет пособие по уходу – по российским законам работающий родитель не может его получать.
За гибель Андрея государство обещает выплатить 12 млн на всех членов семьи: матери, жене, сыну. Деньги ребёнка, объясняет Мария, будут лежать на счёте, снять можно только с разрешения органов опеки. Есть ещё военная пенсия – 21 тысяча рублей на всех членов семьи.
На днях Мария оказалась по делам в Москве и заехала в Центр поддержки семей мобилизованных. Внутри свежий ремонт, провода нигде не свисают, стоят жёлтые велюровые стульчики и валяются детские игрушки.
– Там все новенькое – не как в центре соцзащиты, где дети-инвалиды занимаются. Но люди сидят просто для отвода глаз, никто толком ничего не знает. Пока ты живой – тебе что-то положено, а дальше – неизвестно.
В Центре сообщили, что Марии положена пенсия по потере кормильца. Но выяснилось, что в России ребёнок может получать только одну пенсию: либо по инвалидности, либо по потере кормильца. Нужно выбирать.
– Мы не просили денег – мы просили, чтобы нам вернули незаконно призванного мужа и отца, только и всего. Он сам бы эти деньги заработал. А его просто лишили жизни – и в итоге мы остались с ребёнком одни. Как хочешь, так и выживай. Самое главное, что никто за это не будет наказан.
Артём скучает по папе: на днях, как сумел, написал ему «письмо», а если находит фотографию, начинает спрашивать, где он. Мальчик до сих пор не знает, что папа погиб. Мария решила скрывать эту новость до тех пор, пока мальчик не начнёт нормально говорить: боится, что из-за сильного стресса у ребенка наступит откат в развитии.
– На улице боишься, что кто-то из знакомых начнёт спрашивать, и ребенок узнает. В семье всех предупредили: говорить Тёме, что случилось с папой, нельзя. Мы делаем вид, что ничего не случилось. В течение дня я нормально: занимаюсь сыном, гулять ходим, а когда ребенок спать ложится – меня накрывает. Помочь нечем.
Александр ЛИСИЧКИН