Поддавшись обаянию пропаганды, Николай с женой бежали из Украины в Россию. Но Россия не спешит открывать объятия, а пути назад нет
Начавшееся год назад полномасштабное вторжение в Украину перечеркнуло привычную жизнь десятков миллионов людей по обе стороны фронта, запустив гуманитарный кризис, какой Европа не видела с окончания Второй Мировой войны. По данным ООН, с начала конфликта свои дома покинули 8 миллионов украинцев.
Около двух миллионов украинцев оказались в России – по большей части это беженцы, вывезенные из находящихся под контролем РФ восточных и южных регионов Украины. Однако среди переселенцев есть и те граждане Украины, которые самостоятельно приняли решение уехать в РФ – насмотревшись российского телевидения.
Мы разыскали такого человека в уральской глубинке и решили дать ему высказаться. Никоим образом не солидаризируясь с позицией нашего спикера, мы, публикуя этот текст, преследуем цель показать, как пропаганда рушит жизни. Как она перемалывает судьбы, заставляя людей верить в страшные выдумки и жить в фантастическом мире, где все ненавидят всех.
Варгаши, райцентр, расположенный в тридцати километрах от города Кургана, обязан своим появлением Транссибирской магистрали. Небольшая безликая станция на стыке уральских лесов и продуваемых всеми ветрами казахстанских степей – таких станций тысячи по России. И это идеальное место для тех, кто хочет просто затеряться.
Именно сюда в мае 2022 из маленького городка в раздираемой войной Донецкой области переехали Николай и Елена Совенко, ранее проживавшие свою тихую жизнь, как им казалось, вдалеке от больших событий.
Николай Совенко, в прошлом подводник, инженер, шахтер – шестидесятилетний крепкий мужчина среднего роста. Хорошая бежевая дублёнка, стильный вязанный шарф и шапка с помпоном смотрятся чужеродно в этих забытых богом краях. Светящиеся какой-то хитрецой
молодые глаза, широкая улыбка и непривычный южный говорок сразу выдают в собеседнике иностранца.
С момента переезда четы Совенко в Россию прошло уже 9 месяцев. И хотя администрация посёлка предоставила им жильё в одном из студенческих общежитий, заметно, что пригласить меня в гости мужчина стесняется. Он предлагает прогуляться. К сожалению, кафе в поселке Варгаши нет, а единственная заводская столовая оказалась закрыта.
Мы решили прогуляться по длинной дороге вдоль железнодорожных путей. Редкие прохожие, из числа односельчан хоть и были приветливы, но видно, что приехавший сюда из далекой Украины улыбчивый тучный мужчина по-прежнему воспринимается ими как экзотический чужак.
«Мы с женой приехали сюда в конце мая, почти с самого начала – как приехали сюда, так и живём, – начинает свой рассказ Николай. – Приехали из Донецкой области, название города я тебе не скажу.
У вас здесь тоже пятая колонна есть, пообщались тут с журналисткой – она такие вопросы задавала… Если в СБУ не в штате – то точно на полставки подрабатывает.
Спрашивала, где мы живём – в центре города или на окраине, спрашивала, что про Украину думаем. Я ей говорю: девушка, что за вопросы у тебя странные? Хоть мы сюда и приехали, а там у нас и дома, и земля до сих пор под ВСУ остались. Мы когда бежали, не думали, что надолго. Нам там пришлось оставить две квартиры, машину, дома, хозяйство. И если на Украине узнают,
кто мы и откуда, если по закону не отнимут то – точно все сожгут.
А ещё там дочь. Ну, правда, не совсем там, а в Донецке. Мы, по большому счету, из-за неё сюда и приехали.
Мы просто хотели, чтобы она по мамкиным стопам пошла, мы её поэтому в 2012 году отправили учиться в Донецк. Когда переворот произошел (речь о победе Евромайдана и бегстве тогдашнего президента Украины Януковича в Россию, – прим.ред.), когда Путин Крым вернул – она только второй курс заканчивала. А тогда же что происходит – непонятно было… Да, конечно, можно было перевестись в украинские ВУЗы, но мы решили: чё девчонку тягать? Она осталась учиться в Донецке. А потом ДНР, потом война…
Сейчас модно стало спрашивать, где вы были 8 семь лет? Ну вот, где я был? Жил на Украине и боялся. За себя, за жену за дочь… Она у нас вся в маму, умница, способная, университет закончила с отличием. После университета осталась там, начала работать в госпитале. А это, считай, государственная служба в ДНР. Но ДНР по украинскому законодательству – это террористическая организация. И если с ними сотрудничаешь – значит, сепаратист, террорист. Значит, уголовка… А она ещё студенткой была, когда это началось, их по разнарядке из вуза в госпиталь отправили, раненых лечить. Сначала за ополченцами она ухаживала, а теперь хирург, оперирует солдат… А это всё, без вариантов: сразу статья! И нас к ней в Донецк ещё до СВО не выпускали, и ей оттуда домой к родителям опасно приезжать.
От нас до Донецка километров 60, а мы дочку уже 4 года не видели, только созвоны по видеосвязи через интернет. А после 24 февраля даже это пришлось закончить. Когда всё это началось, СБУ стала любые контакты сразу мониторить. Думают: если часто созвоны, значит, данные передаешь или вообще наводчик. Нас тогда накануне СВО мэр собирал, рассказывал,
что контакты с родственниками в Донецке, Луганске или в России нужно прекратить, иначе могут быть проблемы.
Причём на украинских каналах про войну не говорили. Рассказывали, что учения, что Россия готовит провокации. Но мы же смотрим телевизор, у нас же российские каналы. Мы сразу понимали, к чему готовиться. Вот поэтому Украина российские каналы запрещала. Но убрали их только с кабельного. А у меня тарелка дома – там всё показывают. Мы с женой только российские каналы и смотрели, и до сих пор смотрим. А кто ещё правду скажет? На Украине с 2014 года, как америкосам продались, правду говорить запрещено…
Олечка Скабеева, любовь моя. Вот жену больше всех люблю, а потом её. Она женщина умная, рассказывает всё, как есть.
Когда Януковича свергли, эта власть пришла, и началось! Скабеева правильно говорит: после 2014 года жить стало невозможно…»
Николай оглянулся, как будто в поиске не то публики не то знакомых. Где-то вдалеке послышался лай собак. Вокруг никого, только пустая промёрзшая дорога. Мужчина вздохнул. А дальше и в самом деле заговорил словами и сюжетами передачи «60 минут», которые никакого отношения к действительности не имеют:
«…У меня у супруги племянница, она работала в магазине. Но что эти черти придумали? Сидит девочка на кассе, выбивает товар, заходит покупатель что-то спрашивает по-русски. Если не дай бог заговорила, ответила по-русски – все. Выговор, штраф, вплоть до увольнения. Для них по-русски говорить нельзя, это язык агрессора. А у нас весь город русскоговорящий! Праздники – ни 23 февраля, ни 1, 9 мая – отмечать нельзя.
Меня тут с днём советской армии поздравили – впервые за восемь лет – я как услышал, будто душой помолодел.
А ещё людей в западные регионы переселяют. Но там упор в основном на молодёжь. Хотя молодые, они и так давно разъехались. Вообще за несколько лет город опустел, но едут не в западные регионы, а в основном в Европу. А куда ехать нам? Там и дом, и хозяйство, и могилки родительские.
Отношение к русскоговорящим начало ухудшаться с 2014 года. Как эти нацики пришли, документы на украинском, обслуживание на украинском. Я не говорю про запад, хрен с ними, но даже в Киеве, даже в Харьковской, Донецкой, Луганской областях. Если в Киев приедешь, спрашивают: вы кто? откуда? Говоришь, что Донецкой области. «Ах, сепаратист!» – и ставят нас в
конец очереди. И так со всем. Мы же Скабееву смотрим, и она правильно говорит, что украинцы нас, русскоязычных, люто ненавидят. Вот поэтому на Вову Путина и была вся надежда.
У меня два паспорта, один синий – украинский, но он уже не активен. Второй красненький, российский. Но я всегда жил и чувствовал себя гражданином Советского Союза. И присягу в армии я СССР давал, и для меня он до сих пор не распался, никуда не делся, просто сегодняшний СССР – это Россия. И пусть я тут не был более двадцати лет, но именно такое чувство у меня сформировалось. Включаешь российские каналы – артисты советские,
новогодние огоньки, фильмы – всё советское. С сослуживцами разговариваем, кто жив ещё и в России живёт, они рассказывают: пенсии хорошие, порядок есть. Не то, что у нас: за восемь лет четыре президента сменилось».
Где-то вдали, позади нас, послышался длинный гудок. Из-за леса показался поезд. Земля задрожала. Не сбавляя скорости у поселка, грохоча своими металлическими бортами, мимо нас пронёсся товарняк. Услышать друг друга невозможно, минуту молчим. Провожаем уходящие на запад вагоны. Переждав шум, Николай продолжает:
«Я каждое утро делаю зарядку. Вот и в это утро, часов в шесть: выхожу на улицу, только открываю двери – и слышу гул. Все вокруг начало бахать. В принципе, что такое артиллерия, я знаю. За восемь лет хочешь-не хочешь, а разбираться начнёшь: все эти годы как раз стреляли из нашего района.
Я тогда сразу понял: «почалось». Перед войной, по телевизору каждый день об этом говорили.
Когда полетели ракеты – а они пролетали прям над нами, красивые такие – я сразу понял: наши идут. Подруга звонит, спрашивает: «слышал?» – «конечно, слышал!» – «как думаешь, через месяц нас освободят»? Ну, мы тогда правда думали, что месяц-другой – и всё закончится. А когда мы увидели, что происходит в Мариуполе, что ВСУшники, отступая, грабят и расстреливают город, то стало страшно…»
Мне пришло в голову, что до 24 февраля, до того, как Россия начала всё это, Мариуполь стоял целый, прекрасный и никто не спорил о том, чьи удары его разбили. Но у Скабеевой, наверное, об этом не говорят. И Николай подтвердил мои сомнения:
«По телевизору сказали, что ВСУшники при отступлении взорвали город. Мы сразу же поняли: когда побегут отсюда, у нас будет то же самое. Мы Скабееву, Соловьева смотрим, видим во что, эти изверги превратили Мариуполь.
Последней каплей стало, когда поговорили с соседкой. Она сказала, что рано или поздно кто-нибудь узнает, что дочка у нас работает в ДНР, и сдадут нас. Мы сразу поняли, что нас тогда без суда и следствия прихлопнут, никто даже разбираться не станет. Связались с дочкой, она тоже порекомендовала уезжать.
Всё-таки женщин нужно слушать, хотя бы иногда. Мы в ту осень меняли паспорта, на новый образец. Супруга говорит: а давай ещё и заграничные сделаем. Я ей: мать, ну ты чего, всю жизнь никуда не ездили, куда сейчас-то собралась? А она говорит: не знаю, просто давай сделаем, и всё. Я её послушал, сделали. И вот же женская натура! Года не прошло, и как пригодились!
В Варгаши мы решили поехать, потому что у меня здесь живёт старинный приятель, мы с ним ещё служили вместе, потом дружили семьями, при Союзе часто к друг другу ездили в гости. Когда всё началось, мы созванивались, он мне сразу говорит: приезжай. Но решились мы только в мае.
С Донбасса мы поехали до Киева, из Киева до Львова, оттуда до Румынии, там сели на самолёт и вылетели в Стамбул. Когда прилетели в Турцию, на КПП мне было стыдно показывать украинский паспорт. Но долго мы там не задержались, купили билет до Москвы, а уже из Москвы в Курган, и в Варгаши.
У нас, после того, как ВСУшники сбили боинг (малайзийский боинг МН-17, сбитый над Донбассом 17 июля 2014 года. В ноябре 2022 года суд в Нидерландах вынес приговор, согласно которому крушение гражданского лайнера Донецкой области произошло в результате пуска ракеты из российского ПЗРК «Бук» вследствие действий лиц, контролируемых Россией – прим. ред.) самолётов в небе нет, потому что ДНР для полётов закрыта. А здесь голову вверх поднимешь – и вон летит! Первый, второй! Мы уже от них и отвыкли. Но для нас даже поезда теперь не так идут, стучат по-другому. Когда снаряды везут звук такой… Ну не хороший, что ли. Или, может быть, это из-за того, что знаешь, что они смерть везут?
Во время своего выступления Путин сказал, что чиновники и власти всех уровней должны уделять особое внимание решению насущных проблем граждан. А что получается? Когда мы приехали в мае, ни куда идти, ни чего делать – никакой информации нигде нет. Мы же переселенцы, значит, нам нужна помощь! Прихожу в администрацию, говорю: помогите. Так нам там такое тряпьё выдали, это даже бомжи носить не станут. Вот, говорят, это всё, больше ничем помочь не можем. Когда мы ехали, мы взяли с собою крупную сумму, но по прилёту оказалось, что гривны не принимает ни один банк. Выплаты нам положены, но ведь пока идёт оформление, жить и кушать тоже на что-то надо. Пока к журналистам не обратились, нас и слушать нигде не
хотели. Но теперь новая проблема: пенсию не дают.
Мы с супругой пенсионеры, вышли на пенсию ещё на Украине. Я вообще в шахте горел, у меня есть корочки того, что я инвалид. Но чтобы получить аналогичный статус в России – этого не достаточно.
Сейчас мне дали «социалку» – платят 10400 рублей, как на это жить? Тем более, вдвоём. Мне-то пенсию дали, а супруге не дают, спасибо главе администрации, помог найти работу, но без пенсии-то как? Пришли в центр, спрашиваю: почему жене не начисляют пенсию? Говорят: не хватает стажа. Показали им трудовую, а там всего одна запись. Она у меня как девчонкой в
18 лет на работу пришла, так всю жизнь в одной больнице и проработала. А для них это подозрительно, говорят: предоставьте документы, подтверждающие, что она там проработала. А как мы их предоставим, мы ведь с Украины приехали? – Ну, значит, там и ищите. – Так ВСУшники всё вывезли! – Ну, тогда пишите Зеленскому… И сами смеются так ехидно. Почему, если Путин сказал, что всё должно быть для людей, на местах такое отношение скотское?
Поэтому сейчас зубрю законодательство, если им президент не указ, значит, будем разбираться по суду! Подождем немного, пока потеплее станет – и будем судиться. Чтобы всё положенное, что должно быть, нам дали.
Но люди нам не доверяют. Кто-то не понимает, кто-то говорят сутяжники приехали. И то за спиной: в глаза-то они все улыбаются. А некоторые, есть тут индивиды, слухи распускают: мол, мы шпионы, что-то разведывать приехали. Вон только что СМСка пришла: соседка пишет, надо же… Может извиниться захотела за свой длинный язык.
Мы приехали в Варгаши через три страны – не для того, чтобы нас в обвиняли в шпионаже. Но почему-то настроения у людей такие: если мы оттуда родом, если всю жизнь прожили на Украине, то обязательно либо шпионы, либо диверсанты, а значит враги… Когда приехали, нас сразу же проверяло ФСБ, с нами участковый приходил знакомиться. Всё что нужно, всё прошли. Но всё равно народец гнилой, за спиною пакости говорят…
Конечно, хотим домой, когда мы летели сюда в мае, думали на месяц, ну в самом крайнем случае два. Потом – что до осени, а сейчас и загадывать страшно. Но если Путин сказал, что Херсон, Запоржье, Донецкая и Луганская область – это часть России, значит по-любому освободят. Хотя пока город как был так и остаётся под контролем ВСУ, только фронт приближается. Мы ведь Конашенкова (начальник информационного управления министерства
обороны РФ – прим.ред.) смотрим: там, наверное, километров 10-20 осталось. Знакомые пишут: снаряды уже долетают. Так что пока что нам туда нельзя.
А если у России не получится, я даже думать об этом не хочу!..
Ну, хорошо, допустим какой-нибудь совсем катастрофический вариант: не дошли, или взяли, но не совсем… Я тогда совершенно не знаю, что делать!
Но всё освободят. Потому что иначе никак. У Украины уже армии не осталось! Все войска под Мариуполем разгромили ещё весной.
И Скабеева говорит, что там сейчас наёмники и натовцы воют, а им нужно платить. Вот как только деньги у Украины закончатся – так мы сразу все города и возьмем. Всё, говорят, идёт по плану. Я не генштаб, откуда мне знать какой у них план… Но он сто процентов есть. Если Путин принял решение начать СВО, значит, были какие-то временные рамки, значит, чем-то они руководствовались.
Его при жизни в попу целовать нужно, за то, что он для России сделал!».
Спустя пару часов прогулки холод начал буквально пронизывать до костей. Чтобы хоть немного спрятаться от ветра, мужчина поднял ворот дублёнки, потуже затянул шарф. Мы переглянулись. Николай как будто ожидая поддержки, поинтересовался:
– Ну что, домой?
– Домой.
На удивление, обратный путь занял гораздо меньше времени. Спустя всего без малого полчаса, добравшись до калитки у дома Совенко, мы пожали друг другу руки и попрощались. Договорились встретиться, как потеплеет.
Артём ПУЩИН