Жители Ейска, пострадавшие от падения военного самолета на жилой дом, переживают, что Минобороны не дало им жилья и даже не извинилось. Но в целом государство ни в чем не винят
25 января исполнилось сто дней после катастрофы в Ейске Краснодарского края, когда истребитель Су-34, выполняя учебный полет, врезался в девятиэтажный жилой дом. В результате погибли 15 человек. Часть дома пришлось снести – на этом месте к ноябрю обещают построить новые подъезды. Спустя три месяца ейчане говорят, что так и не услышали от Минобороны соболезнований, и требуют жилье «под ключ». Мы отправились в Ейск, чтобы узнать, как они живут в ожидании новоселья, и что изменилось в городе после трагедии.
Этот материал мы публикуем совместно с проектом «Говорит НеМосква».
Железная клешня отламывает от девятиэтажки куски перекрытий. Клюёт кирпичные стены – из разбитых комнат сыплется штукатурка, куски дверей, обоев. Экскаватор не останавливается ни на минуту. Вокруг лежат горы обломков, они огорожены забором. За ним – гипермаркет «Магнит», торговый центр, дорога. Кругом стоят высотки, в сотне метрах от экскаватора – школа и детсад. Вечером 17 октября истребитель упал в самый центр живого, густонаселенного района.
Третий и четвертый подъезды дома уже снесли. В центре второго – выжженная чернота вместо балконных окон. Экскаватор крушит нетронутый первый подъезд.
Перед забором стоит девушка. Следит за клешней экскаватора, снимает на телефон. Ее зовут Таня, раньше она жила в этом доме.
– Сейчас как раз нашу квартиру сносят, – объясняет Таня и оглядывается. – Вот мой муж, мы специально пришли посмотреть. Видите, обои полосатые? – она тычет рукой в сторону механической клешни. – Где ломают – это наш зал. Вот он его – бу-бум…
К забору подходит мужчина лет тридцати пяти: яркая куртка, щетина, чуть седые волосы. Это Руслан. В доме на Коммунистической 20/1 он жил с детства – «трёшка» на седьмом этаже досталась от родителей. Сейчас пара снимает квартиру. Выезжали спешно – на переселение дали неделю. Часть мебели так и бросили в комнатах – в лифтах и на лестнице было тесно от носильщиков.
– Это прихожка! – Руслан и Таня всматриваются в дом. – Тумбочка, вон, полочка, на которую куртки вешали…
Экскаватор ревет сильнее. Раздается грохот, бетонные обломки валятся вниз.
– Плиточка твоя посыпалась… – замечает Таня.
Руслан молча закуривает сигарету. Смотрит, не отрывая взгляда.
– О чём думаете?
Мужчина пожимает плечами.
– Да так… Воспоминания. Быстрее бы новое построили.
– Ну, вот чего ты, скажи? Все равно же больно, – вмешивается в разговор Таня. – Я всего пять лет здесь прожила, а мне тяжело.
– А я что?
– Ну, вот я тебе сейчас позвонила, и ты бегом прибежал.
Досмотрев, супруги уходят. Механическая клешня вгрызается в очередную квартиру.
Трагедия в Ейске унесла жизни 15 человек, более сорока жильцов пострадали. Пятилетняя девочка до сих пор в больнице, в тяжёлом состоянии.
По данным Минобороны, истребитель Су-34 выполнял учебно-тренировочный полёт – при наборе высоты у него загорелся двигатель. После падения разлилось горючее, начался пожар.
Аэродром в Ейске действительно используется как учебный центр для морских летчиков, писала Русская служба Би-би-си. Но его расположение делает его «потенциально удобным» для базирования и военной авиации, задействованной в конфликте с Украиной.
После катастрофы все жители дома на Коммунистической получили по 10 тысяч рублей за «моральный ущерб». Также краевые власти выплатили «единовременную помощь» за утрату имущества – 100 тысяч на каждого члена семьи. Её получили 264 человека. За погибшего родственника выплачивали по миллиону. Деньги выделили из резервного фонда края.
Тем, кто сейчас снимает квартиру, компенсируют аренду. С обустройством людям помогали волонтёры и местный бизнес – покупали продукты, одежду, бытовую технику. Часть пострадавших находится в «пунктах временного размещения» (ПВР) – в местных гостиницах и санаториях. В основном это пенсионеры. Они уверяют, что «всем довольны» и благодарят власти за поддержку.
– У нас хорошая комната, тепло. Есть телевизор, холодильник, туалет. И кормят по три раза в день. Мы тут будем до тех пор, пока не заселят в новый дом, – говорит пенсионерка, 72-летняя Татьяна Панченко. В ПВР она живет вместе с сыном.
Сразу после трагедии губернатор Кондратьев пообещал, что дом восстановят к маю 2023 года. Позже сроки сдвинулись на первое ноября. Власти обещают, что жильцы получат такие же квартиры, как были, в «предчистовой отделке».
Но ждать до осени готовы не все.
Екатерина Довгаленко снимает квартиру на окраине Ейска вместе с родными. Ей 57 лет. Семья переселилась сюда из второго подъезда дома на Коммунистической. Женщина ведет меня на кухню, заглядывает спальню к сыну Антону.
– Выйдешь? – спрашивает ласково. Из темной комнаты слышится тихий отказ. – Ну хоть поздоровайся. Стесняешься? Хорошо, давай потом. – Екатерина оборачивается. – Он выйдет, когда привыкнет.
Антону 27 лет. У него аутизм с умственной отсталостью. Парень не умеет писать и читать, домашние дела даются ему с трудом.
Вечером 17 октября горящий Су-34 пролетел прямо над его головой. И врезался в дом всего в паре десятков метров.
– Он сидел во дворе, на лавочке, ждал нас, – вспоминает Екатерина. – Мы собирались в магазин. Игорь, мой муж, поднялся наверх за деньгами. Я стояла одетая. И только мы подошли к двери, как раздался взрыв. Дом качнуло, я упала. Поднялась – опять взрыв. Я кричу Игорю: «Антон на улице, быстрее!». И он как был – в носках – так и выскочил из квартиры.
Задыхаясь от нахлынувшего дыма, женщина бросилась за мужем. Не сразу вышла из подъезда – летели осколки, «все взрывалось», кто-то держал ее «за шкварню». Как вырвалась, она не помнит.
А сына на улице не оказалось.
Позже родителям сказали, что перепуганный Антон убежал в соседний от дома «Магнит». И был там, пока магазин не эвакуировали.
– И вот он вышел на улицу, увидел этот огонь – и как рванулся туда! Кричал: «Моя мамочка там!» Его мужики задержали, рукав куртки оторвали – так он вырывался, думал, что я в квартире! – в голосе Екатерины слышны слёзы.
На кухню заглядывает высокий, коротко стриженый парень. Сначала молча стоит за дверью, потом берет стул и садится рядом с матерью. Кивает в тон разговора, улыбается, прикрыв рот рукой. В его глазах – любопытство и настороженность.
По словам Екатерины, Антона отвели на ближайший к «Магниту» пост вневедомственной охраны – и закрыли там. Взаперти он провел несколько часов. Найти сына родителям помогли сотрудники МЧС. Охранники сказали, что все это время Антон кричал и бился в двери.
– Он был в ужасе, в панике. Мы забрали его к дочери, вызвали «скорую». Он заснул только после трех уколов, – вспоминает Екатерина. – А следующие четыре дня вообще не ел. Он не спал, вставал в полтретьего ночи, брал подушки и ходил с ними по комнате. Повторял без конца: «Самолёт. Пожар. Страшно. Я живой». Так у него болело внутри…
В доме на Коммунистической Екатерина с семьей поселилась в конце 90-х: «трёшку» муж получил как военнослужащий. С Игорем она познакомилась в Ереване – служила там военной медсестрой, а он накануне вернулся из Афганистана. В Армении беременная Катя пережила землетрясение, во время Карабахского конфликта спасалась с дочкой под обстрелами на вертолете.
После развала Союза Игорь два года служил советником в Перу.
– Там красота неимоверная, – Екатерина вспоминает, как ездила с мужем на океан и видела в местном музее «огромное солнце из чистого золота». – Когда пришлось ехать обратно, я плакала.
В России семья обосновалась в Ейске – Кате хотелось «маленький уютный городок». В 1995 году здесь родился Антон. И жизнь разделилась на «до и после».
– В два года он как будто стал чужим, – объясняет Екатерина. – Не говорил и не понимал меня, не играл игрушками. Я ходила по неврологам, психиатрам, но они повторяли: «Вам кажется». В пять лет я не выдержала и повезла сына в Москву. Там Антону и поставили аутизм. Когда мы вернулись, ейские врачи предупредили, что на лечение уйдет много денег. Муж сказал, что заработает их – и уехал служить в Чечню. После Афганистана и Нагорного Карабаха это была его третья война. Но диагноз так и не изменился.
По словам Екатерины, сын до сих пор не оправился от ужаса, вызванного катастрофой. Он пьет антидепрессанты. Если вдалеке пролетает самолёт, у него дрожат руки, он бежит в ванную и закрывается там. От прежней социализации не осталось и следа, утверждает мать.
– В нашем дворе его все знали. Он спускался на улицу, общался с ребятами. Мог сходить в магазин – я составляла список, и ему набирали корзину. А сейчас я постоянно привязана! Муж на работе, я с Антоном. Соберусь куда-то – «Катя, ты далеко?». – Женщина поясняет, что сын редко зовет её «мамой». Оглядывается, гладит парня по плечу. Тот улыбается. – Мы спим вместе, представляете? И он всю ночь держит меня за руку! Разве это жизнь?
Возвращаться в отстроенный дом Екатерина не хочет – уверена, это травмирует сына.
– Он страшно боится этого места! Как только видит его, сразу плачет. Закрывает глаза: «Пожалуйста, пойдём отсюда!», – объясняет женщина. – Каждый день меня спрашивает: «А самолет еще прилетит?». Я просила чиновников – дайте нам квартиру сразу. Пусть не «трёшку», а «двушку» – больше не надо. Главное, чтобы в другом месте. Но мне ответили: «По закону не положено. Не хотите проживать в квартире, продавайте её и покупайте, где угодно». Но кто купит квартиру в доме, где погибло 15 человек!
Нынешнее жилье Довгаленко снимают до первого июня. Летом в приморском Ейске начинается сезон отдыхающих, и местные сдают квартиры посуточно. До июня новые дома не построят, – а это значит, опять переезд, и новый стресс для Антона.
– Аутикам нужно освоенное пространство. – Женщина окидывает взглядом кухню. – А здесь все для него чужое! Нас приглашали в гостиницу, но что за жизнь с инвалидом в гостинице?
Екатерина начинает плакать.
– Мой муж отслужил 28 лет, прошел три войны… Случилась трагедия – неужели мы недостойны своей квартиры? Почему должны скитаться с ребенком-инвалидом по съемным? Нам говорят: «Пишите в Минобороны». Но кто мы против них? Букашки.
Не хотят ждать строительства и другие пострадавшие жители. Я встречаюсь с десятком самых активных – вот уже несколько месяцев они требуют от властей заселить их в готовое жильё. Больше всего люди надеялись на помощь Минобороны.
– Почему министерство не несет ответственности? (за произошедшее – прим. ред) – недоумевает Дмитрий Красников. С семьей он жил во втором подъезде. – Это был их самолет? Их. Я считаю, они должны были первыми прилететь, расселить людей, выплатить компенсации и забыть об этом. А сейчас край и город пытаются как-то суетиться (вместо них – прим. ред)…
Из-за падения самолета у Александра Токарева сгорела трёхкомнатная квартира. В огне погибла его мама. От военных мужчина не получил даже соболезнований.
– Вообще ни слова! Как же так? Хотя бы просто сказали: «Ну, произошла такая ситуация, извините». Потому что это важный момент, ну, просто морально – знать, что человек из Минобороны хотя бы в курсе того, что погибло 15 человек.
За утрату близкого край выплатил мужчине миллион рублей. Еще 400 тысяч семья получила за сгоревшие вещи. Жена Александра Наталья уверяет, что это «мелочь» за «то, что наживалось годами», и за то, что с ними произошло.
По словам пострадавших, причины катастрофы им не озвучили. Но многим это уже и не нужно.
– Случилось и случилось – решите нашу проблему, – просит жительница второго подъезда Анастасия Обложко. – А там уже разбирайтесь сами – с пилотами, механиками, с конструктором… Нам все равно.
Жители дома признаются, что планировали подать иск к Минобороны о возмещении убытков и морального вреда. Но знакомые адвокаты им рассказали, что до окончания следствия никакие иски, скорее всего, рассматриваться не будут.
Юрист и бывший депутат горсовета Ейска Павел Пикта с этим не согласен.
– Коллективный иск можно было подавать параллельно с уголовным делом, – уверен Пикта. – С точки зрения права тут все просто. Есть имущество, которому причинен ущерб. Есть источник повышенной опасности и собственник этого источника в лице Минобороны. Подается исковое, сразу заявляется ходатайство о проведении оценочной экспертизы. Все можно решить за два заседания.
По мнению Пикты, жителям не стоит ждать окончания следствия – оно может затянуться и кончиться «ничем».
– По одной из версий, самолёт упал из-за попадания птиц в двигатель. В таком случае дело, скорее всего, прекратят, потому что нет состава преступления. Виновного тоже нет – сложно будет чего-то требовать.
Сам экс-депутат сразу после трагедии предлагал пострадавшим бесплатно представлять их интересы в суде. Говорит, поначалу к нему ходили «десятки людей», но потом их поток иссяк. Юрист считает, что жителей «убедили не связываться» с ним. В Ейском горсовете он имел «оппозиционную» репутацию – как считает, за «жёсткую позицию по многим вопросам». В августе 2022 года, после письма губернатора Кондратьева, Пикту лишили мандата. В декларации о его доходах нашли нарушения. Сам Павел назвал это «провокацией местных доброжелателей».
Все опрошенные мной жильцы сейчас снимают квартиры или живут у друзей. Они боятся, что это затянется – в обещанное ноябрьское новоселье никто не верит.
– Нам сказали, что когда всё снесут, потребуется еще восемь месяцев на строительство. И два – на подведение коммуникаций, отделку, – рассуждает Александр Токарев. – В принципе, технически это реально. Но ведь нужно еще убрать мусор, провести экспертизы, подготовить площадку… На месте катастрофы пролилось много керосина, он выгорел. Бетон фундамента мог нарушиться. А значит, его придется укреплять.
Власти заверили, что, квартиры сдадут в «предчистовой отделке». Обустраивать их будут сами новоселы. Жители опасаются, что получат «пустые коробки».
– Нам говорили, что там будут двери, стеклопакеты, стяжка, электрика, – перечисляет жена Дмитрия Красникова, Виктория. – Но унитазы, ванну, печку никто не обещал! Это все придется покупать самим?
Квартира Красниковых в пожаре не пострадала. Но части имущества они лишились – не успели забрать из дома, что-то испортилось при переезде. Власти ограничили вход в поврежденные подъезды – там было небезопасно. В уцелевшие квартиры пускали по графику.
– На вынос вещей нам дали три раза по полчаса. Что могли – унесли. Но оно все в таком состоянии… Да и хранить это негде.
На ремонт жильцам обещали компенсацию – 15 тысяч рублей на квадратный метр. Для стандартной «трёшки» в 60 метров сумма выйдет под миллион. Люди уверяют, что этих денег не хватит на обустройство.
– Там будут просто голые стены! Все придется переделывать, – кипятится Александр Токарев. – Обои, плитка, полы – это сотни тысяч, даже если брать дешевое. А ведь оно будет дорожать! Плюс работа, которая обычно равна цене материалов. Далее – мебель для взрослых и детей, кухонный гарнитур. Телевизор хотя бы один поставить… Я не говорю уже, чтобы в каждой комнате, но хотя бы один! Стиралка, вытяжка, утюг – это все стоит денег.
«Квартирный вопрос» возмущает ейчан – особенно на фоне сюжетов о том, как в России встречают беженцев из Херсона, Мариуполя и «народных республик».
– Почему им сразу дают жилье «под ключ»? – говорит Наталья Токарева. – Они пострадали – и мы пострадали, как говорится, от «специальной военной операции». Почему нам не могут предоставить жильё либо сертификаты? Непонятно. Чем мы хуже, нежели они?
В пресс-службе краевой администрации заявили, что большинство жильцов выбрали именно восстановление дома. Решение о достройке принимали «на основании многократных опросов пострадавших граждан», с учетом «статуса и пожеланий» собственников, – говорится в ответе на запрос редакции. Для предоставления готового жилья «отсутствовали правовые основания», добавил источник редакции в ейской администрации.
Сумма компенсаций на ремонт будет рассчитываться исходя из стоимости стройматериалов. Её уточнят к началу отделочных работ, отметили в пресс-службе. Сейчас ориентир – не менее 10 тысяч за квадратный метр.
Редакция направила запрос в Минобороны и ждёт ответа.
Тамаре Сурядной 79 лет. Вечером 17 октября она с мужем пришла домой от дочери Ирины. Включили телевизор, стали переодеваться. Тамара налила себе молока, а её муж Александр колебался между чаем и «стаканчиком пива».
Но выбрать он не успел.
– Вдруг – удар, прямо под нашими окнами! – вспоминает Тамара Сурядная. С мужем они жили на втором этаже. – У Саши было травмировано колено, он быстро не ходил. А тут прямо подбежал к балкону и говорит: «Это прилёт!». Это были его последние слова. Взрывная волна выбила окно. Я только увидела, как поднял руки, защищаясь… И ком горячего пламени. Ударило в телевизор, он взорвался, и тут же следом – чёрный-чёрный дым. Он окутал Сашу, и я потеряла его из виду.
Выбравшись из подъезда, Тамара умоляла окружающих вытащить мужа. Но зайти в задымленную квартиру смогли только МЧСники.
– Один вышел и сказал: «Вашего дедушки нет в живых, мы не сможем его спасти», — пенсионерка всхлипывает и вытирает глаза рукой. – Я тут же и упала. Если бы не дети… Зачем я вообще выходила?
Тамара Сурядная сидит на кухне у дочери. Ирина Илюхина – рядом, она тоже на пенсии, живет с мужем. Большую часть времени мужчина проводит на вахте на Севере. Их дом – через дорогу от родительского. С той роковой ночи Тамара живет здесь. На стенах висят гирлянды, в углу – ёлка, «чтоб хоть как-то отвлечься». На столе – лекарства, тонометр. По словам Тамары, после пережитого она «постоянно болеет».
Тамара тоже долго жила на Севере. Работала в госстрахе в Ямало-Ненецком автономном округе. Муж был инженером. Получали прилично: «В деньгах мы горя не знали». Выйдя на пенсию, переехали на юг, в станицу Должанскую Ейского района. Купили дом, завели кур и гусей. На кухне Ирины пустуют три холодильника – раньше они были забиты домашними продуктами.
Устав от хозяйства, старики продали дом и перебрались в Ейск. Квартиру на Коммунистической они купили летом 2020 года.
– Мы сделали евроремонт, заменили мебель. Всё сделали, чтобы жить и ни о чём не думать… – голос Тамары срывается, и она плачет. – И теперь ничего! Всё пропало!
Пенсионерка готова ждать, пока подъезды выстроят заново. Но переживает, что не хватит денег (и сил) на ремонт.
– Как мы будем её обустраивать? Кто этим займется? Ничего же конкретно не обещают!
Мать и дочь расстроены, что не смогли забрать вещи из горевшей квартиры. Несмотря на пожар, они остались почти нетронуты, уверяет Ирина Илюхина.
– Окна родительской спальни выходили на другую сторону дома (которая почти не пострадала – прим. ред.). Я просила – разбейте окно, пусть кто-нибудь из МЧС зайдёт, раз нам небезопасно. Мы подскажем, что взять. Ведь второй этаж!
Мать Ирины перечисляет, что было в квартире ценного – 300 тысяч наличными, золото, «полшкафа» новой обуви…
– Но сколько мы ни бились – ничего. И вот за пару дней до того, как начали рушить дом, мы поехали туда. И видим – если раньше наше окно было целое, то теперь его разбили! Значит, там уже хорошо полазили! – говорит Илюхина.
По слова женщин, военные летали над городом и раньше. Ейчане привыкли к этому: «Аэродром здесь был всегда». Но с началом войны полеты участились.
– Они идут – мы смотрим: пошла пара, потом вторая, третья… На балконе стоишь и думаешь: «Мальчики, только возвращайтесь живые и здоровые». Назад летят – считаем: по парам они или нет?
Сейчас самолётов над домами почти не видно, говорит Ирина. Она предполагает, что летчики сменили маршруты или стали летать реже. Но и следить за ними ей больше не хочется.
– Такой страх сидит внутри… Любой сторонний звук – и волосы вот так дыбом становятся, – Ирина растопыривает над головой пальцы. – Леденит душу, не знаешь, что делать. Недавно ехала на кладбище к отцу – рядом садился самолёт. Я когда его услышала… Колотило минут семь.
Несмотря на трагедию, мать и дочь никого не винят в произошедшем.
– Это просто совпадение – воля случая, – размышляет Илюхина. – Война же не смотрит, кого убить… Да, если бы не война, этого бы не произошло. Поэтому мы связываем трагедию с ней. Но обвинять в чем-то, допустим, правительство? Что начали это? Нет. Если бы не начали, неизвестно, что было бы дальше. Может, военные действия шли бы уже у нас, в крае.
– Это и обидно-то, Господи, – добавляет Тамара Сурядная. – Ну, самолет военный попал. Такое несчастье! Ну неужели вы, наше военное министерство, не можете помочь людям?
Насчет «спецоперации» она настроена решительно.
– Раньше надо было начать! – внезапно чеканит слог пенсионерка. – Не ждать, пока начнут вот так Украину снабжать. Ребята из Донецка и Луганска и просились к нам в Россию. Почему было нельзя? Восемь лет люди ждали!
Приморский Ейск уютен и провинциально красив. В центре города полно старинных одноэтажных зданий. Кое-где на аллеях сохранилась гранитная брусчатка царских времён – местные рассказывают, что её привозили из-за границы в обмен на кубанское зерно.
В городе тихо – за три дня, что я был там, в небе ни разу не слышалось характерного рёва военных самолётов.
На набережной почти безлюдно – редкие прохожие прогуливаются в сторону порта и обратно. Ларьки и кафешки закрыты. Возле мемориальной гаубицы, стоящей у пляжа, играется мальчик. Гаубицу поставили в память артиллеристам береговой охраны. Во время Великой отечественной они защищали военную-морскую базу Азовской флотилии.
Мальчик заглядывает в прицел и трогает затвор. Ствол орудия направлен в сторону моря – туда, где через 70 километров по серо-зеленой глади залива находится Мариуполь.
Этот город ейчане часто упоминают в разговорах. «Здесь всё близко», – говорят, подразумевая «спецоперацию» – в Ейский район «прилетело» через два дня после её начала. Снаряды ВСУ упали в окрестностях Должанской – по данным СМИ, пострадали три человека. Обстреливали станицу как раз со стороны Мариуполя. Позже в Азовском море атаковали два российских грузовых судна – тоже оттуда.
Октябрьская катастрофа Су-34 если и напугала ейчан, то ненадолго.
– Самолёты падают везде, если разобраться, – говорит 32-летняя Рита, мастер маникюра. – Лично мне страшно не стало. Людей жалко, но с этим мы ничего не сделаем. Да, самолёты летают чаще (чем до войны – прим. ред). Но аэродром здесь давно. Единственное, что в годы, когда он строился, не было такой жилой застройки. И, наверное, где-то власти виноваты, что город приближается к аэродрому.
Уезжать из Ейска Рита не собирается.
– А куда бежать? Это наш дом, мы тут живем.
Не думает об опасности и пенсионерка Татьяна:
– Мы люди православные, когда Бог даст, тогда и уйдем. На всё воля Божья.
Женщина говорит, что в первую очередь переживает не за себя, а за малолетних внуков – и за «мальчиков, воюющих на Украине». Многие её знакомые сейчас там. Татьяна уверяет – её сын тоже пошел бы добровольцем, но весной он пережил инсульт. Происходящее на Донбассе она называет «войной света и тьмы», добра и зла – России и НАТО.
По словам жительницы Ейска, 48-летней Марины, возле военного аэродрома может произойти «что угодно».
– И что теперь – не жить? – философски замечает она. – Нельзя всё время сидеть и бояться.
Женщина работает в отделе кадров. Стоя у ограды на набережной, она задумчиво смотрит в пустынную даль. «Спецоперация» стала для Марины неожиданностью, но это решение она поддерживает.
– Все равно наш президент прав. Нет, война не далеко, – женщина многозначительно кивает на море. – Просто что-либо изменить мы не можем. Смотрим на всё и ждём, чтобы это скорее закончилось.
P.S. К исходу января в доме на Коммунистической 20/1 полностью снесли с первого по четвёртый подъезд.
Антон АЗАРОВ