Столетиями Заболотье живёт отрезанным от остальной России. Местные привычно собирают клюкву, послушно ходят на войну, исправно голосуют за Путина – и не хотят никаких перемен
Перед вами новый текст рубрики «Глубинная Россия». Здесь мы исследуем страну за пределами её столиц: настроения людей, быт и нравы, драмы и будни. Вместе с вами мы разбираемся, чем живёт большая Россия в переломный для неё момент и куда она стремится. Все тексты рубрики читайте по ссылке. Если у вас есть история для рубрики «Глубинная Россия», пишите нам по адресу contact@prosleduet.media
В Тюменской области около 6 тыс. татар со времён покорения Сибири Ермаком живут среди труднопроходимых болот и без капитальных дорог. В этих краях – Заболотье – нашли нефть, но до сих пор не везде установили даже мобильную связь, а круглосуточное электричество появилось только к началу четвёртого путинского срока – на дизель-генераторах. Тут нет полиции, медпункт может быть один на две-три деревни, а главный транспорт для связи с соседями – это моторная лодка или болотоход.
Из заработка – только сбор клюквы и рыбалка. На вырученные деньги тут живут весь год. Но в 2019 году и рыбалка почти прекратилась: в местной рыбе нашли редкую и малоизученную гаффскую болезнь. Несмотря на это, менять свой привычный уклад местные жители не хотят. И то, что для любого городского благо – например, капитальная дорога, которую даже пытались провести в эти края – здесь считается угрозой существованию. Корреспондент «Продолжения следует» съездил в Заболотье и разобрался, почему люди в этих местах так цепляются за жизнь, которая нам кажется невозможной.
Ачиры – село на 360 человек в окружении больших озёр, топких болот и извилистых мелких рек. Летом сюда дважды в неделю летает рейсовый вертолёт – единственный в это время года способ связи с «большой землёй».
С конца июля 2019 года неизвестно от чего тут начали массово гибнуть кошки и собаки, которых кормили местными карасями. Охотники, рассказывал в своём YouTube-блоге житель Ачир Ривал Хучашев, замечали, что летом 2019 года утки сами летели на них в засаде и падали прямо перед ними: «Даже стрелять не приходилось». А вода в местном крупном озере Андреевском, где испокон веков ловили карасей, вдруг «сильно позеленела».
Глава Ачирского сельского поселения Дильнур Яналиев забил тревогу: он позвонил в управление ветеринарии Тюменской области и повёз труп одной из погибших собак на экспертизу в Тюмень. А это минимум полчаса на забитом до отказа рейсовом вертолёте до Тобольска, а потом ещё 200 километров или около трёх часов по трассе до Тюмени.
«После исследования мне сказали, что у животного был парвовирусный энтерит (патология, при которой воспаляется слизистая оболочка кишечника – прим. ред.). Но бумаги мне никто не дал», – рассказал глава села.
24 августа в Ачиры из отпуска в Екатеринбурге вернулась семья Айдуллиных. До конца отпуска у них оставалось ещё несколько дней, но глава семейства, 53-летний Аскар, работал в местной школе учителем истории и должен был ещё успеть подготовиться к учебному году.
Уже 25-го Аскар поехал на озеро, где в это время всегда очень людно: одни рыбачат и тут же готовят уху из карася – традиционное блюдо местных татар с XVII века. Другие тоннами собирают клюкву, чтобы потом её продать и жить на эти деньги весь год. А кто-то просто отдыхает. Так было и в этот раз, несмотря на странную болезнь, поразившую сельских собак и кошек.
На озере Аскар собирал клюкву и ел уху из свежепойманного карася, сваренную в котелке прямо на берегу озера. А через три дня, 28 августа, его, парализованного, в Ачиры привезли родственники на моторной лодке. «Он был в сознании. Но очень сильная мышечная боль – притронуться невозможно, и обездвиженность конечностей. И полное отсутствие мочеиспускания. Причём в тот день уже его сноха лежала с точно такими же симптомами, но в больницу ехать наотрез отказалась. Отпоили травами. Выжила. Потом почки лечила», – рассказывает супруга Аскара Вахиса Айдуллина.
Вахиса немедленно вызвала скорую – в Ачиры вылетел вертолёт санавиации, а Аскара положили в отделение неврологии Областной больницы №3 г. Тобольска. Поскольку самостоятельно сдать мочу на анализ он не смог, Аскару поставили катетер. Моча оказалась очень тёмного – бурого цвета. «В то же время встретили в больнице сына нашей медички (сотрудницы медпункта в Ачирах – прим. ред.). Ему два-три года было. И тоже были жалобы, что мочиться не может, что сильная мышечная боль. А моча очень тёмная – почти чёрная», – рассказывает Вахиса. Мальчик выжил.
Аскару поставили капельницу. Через три дня самочувствие улучшилось – он даже начал ходить. Уже 2 сентября, вспоминает его вдова, врач убрал капельницу, объяснив, что такое лечение слишком тяжёлое для организма, идущего на поправку. На следующий день, 3 сентября, Аскару резко стало плохо. 4 сентября он умер.
«Я всё это время каждый день приходила к нему в больницу. Врач отвечал, что у мужа остеохондроз. Несколько дней подряд твердил нам это. Анализы показывали, что… Просто в судебных документах у нас значится, что если бы врач посмотрел анализы, то удалось бы его спасти, как и всех других. А врач своевременно не посмотрел анализы», – вспоминает те трагичные дни Вахиса Айдуллина.
После смерти мужа она обратилась в Следственный комитет, было возбуждено уголовное дело по части 2 статьи 109 УК РФ (причинение смерти по неосторожности из-за ненадлежащего исполнения своих обязанностей). Вскоре дело закрыли: следователи не нашли прямой причинно-следственной связи между смертью пациента и «дефектами оказания медицинской помощи» – тем, что врач поздно обратил внимание на результаты анализов Аскара и поздно начал лечить почки. Реанимацию, как установили судмедэксперты, врачи провели своевременно и правильно, но спасти Аскара не удалось.
Вероятно, фигурантом дела был врач-невролог тобольской больницы Олег Михайлов – он до сих пор встречается в гражданском процессе о компенсации морального вреда семье Абдуллиных как третье лицо.
Судмедэксперты не смогли точно установить, что стало причиной острой патологии почек у Аскара. По решению Тюменского областного суда, в феврале этого, 2023 года, Вахисе присудили 200 тыс. рублей компенсации морального вреда за смерть супруга. Изначально Тобольский городской суд принял решение о 500 тыс. рублей компенсации, но в областном суде её размер снизили. Сейчас дело рассматривает Седьмой кассационный суд в Челябинске: Вахиса не согласна с таким решением.
В Ачирах же Аскара считают первой жертвой загадочной болезни, из-за которой в середине октября 2019 г. в больницу попали ещё несколько местных жителей, у которых также, как и у Айдуллина, отказали ноги после того, как они поели уху из местных карасей. Их госпитализировали в тюменскую Областную клиническую больницу №1, где врачи коллегиально подтвердили диагноз «гаффская болезнь». И в срочном порядке отправили бригаду медиков в Ачиры, чтобы взять у всех местных жителей анализ крови и мочи. Таким образом врачи выявили ещё шестерых пострадавших. У Аскара официально этот диагноз не подтвержден.
Гаффская болезнь – это отравление рыбой, в организме которой накапливается опасный токсин. В тяжёлой форме она вызывает необратимые разрушения мышечной ткани и всех жизненно важных органов, может вызывать паралич и отёк мозга. Токсин попадает в организм людей и животных с пищей. Сама болезнь, впервые зарегистрированная в 1924 г. в Кёнигсберге (нынешний Калининград), до сих пор малоизучена. Но известно, что летальность у неё составляет 1-2%.
Официально первым и единственным погибшим от гаффской болезни станет житель деревни Ишменёва (входит в состав Ачирского сельского поселения). Это случится в феврале 2021 года, а департамент здравоохранения даже не укажет возраст погибшего.
Но травились местными карасями не все. Вахиса сама ела уху из местного карася в то лето, но, к счастью, не отравилась.
Озеро Андреевское находится в 32 километрах от села Ачиры по реке Алымке. С XVII в. на этом озере ловили карасей, а при советской власти здесь появился рыболовецкий колхоз-миллионер «Красный промысловик», благодаря которому сюда летали самолёты и вертолёты – единственный способ добраться до Тобольска летом – по нескольку раз за день, магазины ломились от товаров, а деревенские получали очень хорошие деньги.
После распада Советского Союза не стало колхоза, за Андреевским озером следить перестали. Но местные продолжали зарабатывать на жизнь рыбалкой. Уловом очень гордились и продолжают гордиться, рыбалка по сей день остается главным местным промыслом. На Youtube есть несколько роликов о том, как они рыбачат. Вплоть до эпидемии рыбу на продажу ловили только зимой, прорубая лёд и ставя невод. Получали по 40 руб. за килограмм карася, по 100 руб. – за килограмм щуки, вылавливая рыбу тоннами на одну семью. Сдавали улов местным коммерсантам или приезжим тобольским предпринимателям.
Почему именно зимой? Летом, объясняет глава поселения Дильнур Яналиев, рыбу продать не успеешь. «Летом, пока мы её довезём до алымского моста на лодке (ближайшее место с капитальной дорогой) – это 300 с лишним километров – она уже испортиться успеет», – говорит он.
Так продолжалось до осени 2019 года, когда село поразило повальное отравление, а Роспотребнадзор запретил ловить рыбу на этом озере. Это сильно ударило по жизни сельчан. В середине ноября 2019 г., после жалоб местных, что из-за гаффской болезни им не на что питаться, тюменский губернатор Александр Моор выделил жителям Ачирского поселения (деревни Ачиры, Иземеть, Ишменёва) – это 766 человек на 2019 год – единовременно по 10 тысяч руб. материальной помощи. А на исследование причин гаффской болезни и разработку методик её профилактики в 2021 г. власти выделили 8,8 млн руб. Тендер выиграл Государственный аграрный университет Северного Зауралья.
Вслед за Андреевским гаффскую болезнь нашли и на Ишменёвском озере, а в 2022 году – на озерах Иземетском и Эйхлыкуле. Уже в апреле 2022 г. жители Ачир попросили губернатора о новой матпомощи – 20 тыс. руб. Как говорилось в обращении, опубликованном изданием 72.ru, у местных из-за неурожая клюквы и гаффской болезни не хватало денег, чтобы сделать запасы продуктов, топлива и дров на год. Но губернатор отказал: «Материальная помощь на первоочередные нужды предоставляется, если среднедушевой доход семьи или доход одиноко проживающего гражданина ниже величины прожиточного минимума трудоспособного населения, установленной в Тюменской области (на 2022 г. это 16 тыс. руб.)».
За прошедшие с тех пор четыре года местные, как сами уверяют, уже научились определять заражённую рыбу. И втихую, для себя, всё-таки ловят карася, о чём свидетельствуют редкие сводки о новых отравлениях гаффской болезнью. Как пишет «Российская газета», в марте 2020 г. рыбой из Андреевского отравились ещё несколько жителей, которые ловили её для ежеквартального мониторинга Роспотребнадзора. Один из пациентов подтвердил, что употреблял карасей из озера в пищу.
«Мы сейчас уже знаем, какая рыба болеет, какая здоровая. Ловишь, вспарываешь. Если видишь, что внутренности почернели – всё, выкидываешь. Рабочий способ», – рассказал мне один из местных рыбаков.
Откуда и почему в Андреевском озере появился ядовитый токсин, отравивший рыбу, учёные смогли понять только в этом июне. «Основные причины – ранневесенний разлив водоёмов, значительное повышение уровня воды и продолжительное половодье. Затопление близлежащих болот и заболачиваемость неблагополучных водоемов. Цветение сине-зелёных водорослей и наличие ядовитых водных и прибрежно-водных растений», – прокомментировал изданию «72.ru» замгубернатора Тюменской области по АПК Владимир Чейметов.
Ещё исследователи Государственного аграрного университета Северного Зауралья поняли, как избавить озеро от гаффской болезни. Если говорить по-простому, водоём надо возвращать в его естественное состояние: снизить уровень воды на дамбе, построенной ещё в советское время, и восстановить водообмен на озёрах, который был тут до появления колхоза, рывшего каналы между речками, чтобы вода быстрее проходила. То есть, откатить всё то, что было сделано во времена колхоза «Красный промысловик», назад.
Также требуется по максимуму вылавливать рыбу во время нереста и зимой, что, правда, запрещено распоряжением Роспотребнадзора. Вылов приведёт к тому, что зоопланктон будет поедать ядовитые растения. Тем самым опасных водорослей станет меньше.
Но в Заболотье официальным заявлениям не верят. «Про причины гаффской болезни вообще никто в деревне толком ничего не знает. Говорили, что это хвощ, который на озере растёт, но он всю жизнь там рос, столетиями. И никакой болезни не было, так сказать. Мы, ачирские жители, думаем, что это не хвощ», – загадочно намекнула председатель совета ветеранов Ачир Гульфара Азанова.
Версия местных татар простая, как страшилка из WhatsApp-чатов. Якобы летом 2019 года один из старожилов села видел, как над озером низко летал самолёт, распыляя какой-то порошок с «вирусом». Доказательств этой сплетне нет до сих пор, зато идея стойко укоренилась в местном сознании.
Бенефициаров отравления местное население назвало сразу. Одни из тех, кто якобы хотел, как считают в Заболотье, выселить татар с их родной земли – «богатые охотники».
– Так а кому выгодно? Богатым, наверное, выгодно! Они хотели нас, понимаешь, силой выселить. Дом, говорят, построят в Тобольске. Уезжайте! А нахрена нам в Тобольске? Когда мы здесь нормально живём. – уверяет старожил села Лайтамак по имени Зафар, местный убеждённый коммунист, староста деревни и бывший сельский депутат.
– А кто говорил?
– Приезжали из Тюмени: депутаты, прокуроры. Они приехали, собрание здесь провели. А мы все на ноги встали и говорим: всё, мы не будем никуда уезжать! Они хотели всю нашу территорию под охотничью базу отдать.
Действительно, в 2018 г. Госохотуправление Тюменской области выставило на торги под охотхозяйство «Носкинское» территорию площадью до 1400 кв. метров, которая доходит почти до Лайтамака. Власти полагали, что если отдать участок в пользование охотхозяйству на 49 лет, то юрлица будут бороться с браконьерами, заниматься восполнением биологических ресурсов, леса и так далее.
Местные жители восприняли это как угрозу своему существованию, испугавшись, что охотпользователи перестанут пускать деревенских «на клюкву», сбор и продажа которой – почти единственный доступный всем здесь способ заработка. С подобным отношением якобы уже столкнулись жители соседней деревни Янгутум, где власти отдали охотпользователям участок земли. Теперь арендатор ООО «Сибирская казна», как они утверждают, не пускает их в лес под предлогом пожарной безопасности. А частники якобы уже истребили под Янгутумом всю дичь, писало издание Regnum со ссылкой на местное население.
Выясняя отношения с чиновниками Госохотуправления, деревенские узнали, что областные власти ещё в 2014 г., когда тут не было нормальной связи, а электричество подавали только дважды в сутки, провели некие общественные слушания, по результатам которых приняли решение о том, что никто не против отдать землю в аренду охотпользователям. Анонс слушаний чиновники разместили в интернете, на портале правовой информации. Местные, естественно, не имели никаких шансов об этом узнать.
После большого скандала в прессе охотугодья «Носкинские» сняли с торгов. А на следующий год в Заболотье пришла гаффская болезнь.
Вторые, на кого падает народное подозрение – это нефтяники. В этих краях нашли нефть, о чём в 2014 г. заявлял губернатор Тюменской области Владимир Якушев. Запасы в перспективных месторождениях Тобольского и Вагайского районов оценивались в 300-400 млн тонн нефти. По его словам, уже тогда в Тобольском районе было открыто шесть месторождений; восемь нефтяных участков на территории Вагайского, Уватского и Тобольского районов имели лицензии.
Но это сокровище так и осталось лежать под землёй. Законсервированная скважина, рассказывают деревенские, есть под Янгутумом «ещё со времён Рокецкого» (губернатор Тюменской области с 1997 по 2002 гг.), другая скважина – под Ачирами. В Заболотье на проверку раз в два года летают геологи. В 2019 г., писала газета Тобольского района «Советская Сибирь», они жили своим лагерем на окраине Лайтамака.
Такой ценный ресурс, как нефть, мог бы решить многие проблемы Заболотья: в эти края пришли бы деньги, сервис, нормальная транспортная доступность. Но местные упорно считают иначе.
– Мы вообще понятия не имеем, откуда взялась гаффская болезнь, но в наших краях нефтяные залежи какие-то. Подземные богатства обнаружили. Может, кому-то, думаем, мешаем мы. Люди вот и думают, что травят нас специально, чтобы мы уехали, – рассуждает Гульфара Азанова.
– А как вы мешаете?
– Деревню убрать надо же! Чтоб квартиру не давать. А чтобы люди сами уехали. Нам без рыбы тут тяжко живётся.
Заболотье – это больше 30 деревень среди топких болот в Нижнетавдинском, Тобольском и Вагайском районах Тюменской области. Попасть в этот анклав, где живут порядка 6000 человек, летом очень трудно. Билеты, на 70% субсидируемые из бюджета Тюменской области, стоят копейки: от 67 руб. за полёт из Чебурги в Тахтагул (13 км по прямой) до 800 руб. за рейс из Тобольска в деревню Паченка (132 км по прямой).
Некоторые местные жаловались мне, что по весне из-за дешёвых билетов сюда массово приезжают охотники, в которых татары Заболотья видят конкурентов за природные ресурсы. «Если бы билеты стоили хотя бы по тысяче рублей – уже было бы лучше. А то по весне, как рейсы открываются, сюда кто едет? Охотники!» – сокрушается молодой мужчина из Лайтамака, наотрез отказавшись представляться.
Летают в эти края только вертолёты Ми-8 от авиакомпании «ЮТэйр». Они рассчитаны на 22 посадочных места, но два из них бронируются авиакомпанией. Нужно это, чтобы в жару, когда вертолёт не может лететь с полной загрузкой, «убрать балласт». То есть, авиакомпания может отменить продажу этих двух мест в день вылета.
Билеты не продаются онлайн, их можно купить только в Тобольске – в авиакассе Тюменского центрального агентства воздушных сообщений за неделю до даты вылета (восемь мест) и оставшиеся – в аэропорту в день вылета. Аэропорт – это аэродромная площадка «ЮТэйра» в крохотной деревушке Медянки Татарские под Тобольском, откуда вахтовики – основной контингент аэропорта – улетают на месторождения Уватского района: единственного нефтеносного района тюменского «юга» (югом тут называют Тюменскую область без учёта ХМАО и ЯНАО).
Билеты на рейс продаются в порядке живой очереди, которую здесь занимают сильно заранее, поскольку билеты разбираются очень быстро. Тяжелее всех приходится жителям Ачирского сельского поселения, в которое входят деревни Ачиры, Иземеть и Ишменёво. В их сторону вертолёт летает дважды в неделю, и спрос на билеты настолько большой, что, судя по периодически появляющимся постам тобольских пабликов во «ВКонтакте», даже заняв очередь с ночи, улетают домой не все. Вертолёты часто задерживаются из-за непогоды или сильной жары, из-за чего жители Ачир не всегда могут попасть не то, что в Тобольск, но даже в соседние деревни Иземеть и Ишменёва.
– А в Ачиры есть свободные билеты? – спрашиваю я у кассирши в тобольском филиале агентства воздушных сообщений и называю рейс на следующей неделе. Продажа на него открывается как раз в этот день.
– Уже нет. За 15 минут всё раскупили, – отвечает работница и продолжает, замечая моё удивление. – Они же тут в очереди ночуют.
Улететь в Ачиры у меня так и не получилось.
Сельские депутаты и администрация Ачир с 2016 г. бьются за то, чтобы областные власти, заключающие контракт с «ЮТэйром» и устанавливающие тарифы авиаперевозок для населения, увеличили число рейсов. Они регулярно пишут письма Путину, губернатору Тюменской области и главе Тобольского района, умоляя добавить рейсы в направлении Ачир, Иземети и Ишменёва. В 2020 г. в Ачирах даже провели народный сход, где все проголосовали за необходимость добавить к 41 существующему рейсу ещё 30. Но власти в лице Главного управления строительства Тюменской области заявили, что денег на это в бюджете на 2021 г. не заложено. Ежегодно на перевозки воздушным транспортом в труднодоступные населённые пункты региона бюджет Тюменской области тратит около 400 млн руб.
В 2021 г. в ситуацию вмешалась Уральская транспортная прокуратура, заявив, что такое отношение к перевозкам – нарушение транспортной доступности отдалённых районов. Губернатору Александру Моору выписали представление, принудив исправить ситуацию. Исправили: с 2022 г. авиасообщение с Заболотьем начинается с апреля, а не с конца мая, а в Ачиры летает 44 рейса вместо 41. По итогам 2022 г. пассажиропоток на этих рейсах вырос на треть – до 12 тыс. человек, сообщал официальный телеграм-канал правительства Тюменской области.
Добавленные три рейса в сторону Ачир выглядят форменным издевательством. «Что Ачиры, что Лайтамак – такие же, одинаковые сельские поселения, ничем не отличаются. Развиты одинаково. Но у нас летом по два рейса в неделю, а у них – четыре. И почти все рейсы из Ачир, Иземети и Ишменёва летят битком. Видимо, нам добавили, лишь бы мы отвязались», – горько констатирует глава Ачирского сельского поселения Дильнур Яналиев.
Получить какой-либо комментарий в Главном управлении строительства Тюменской области, занимающемся обеспечением транспортной доступности отдалённых районов области, мне не удалось. Мой запрос на интервью в ведомстве проигнорировали.
Зимой ситуация кардинально меняется: деревни связываются с городом зимними трассами. В этот период жители активно запасаются крупами, макаронами, солью и сахаром, бензином для лодочных моторов и автомобилей, запчастями на год вперёд и, если надо, бытовой техникой. У многих есть машины. Власти завозят дизель – 630 тонн на год – для бесперебойной работы генераторов, дающих электричество. Медики пополняют запасы лекарств.
«Мы зимой все запасы делаем. А кто зимой не подготовился – потом весь год палец сосёт», — ёмко охарактеризовала быт Заболотья председатель совета ветеранов Ачир Гульфара Азанова.
Зимние трассы открываются после первых основательных морозов, а закрываются, как только лёд начинает сильно и быстро таять. Вертолёт сюда летает с начала апреля по конец октября.
Время, когда вертолёты не летают, а дорог ещё (или уже) нет, тут называется межсезоньем. И в этот период заболотные татары полностью отрезаны от «большой земли».
– Как вы тут живёте в межсезонье? Когда ещё нет связи по «зимнику» и уже – по воздуху, – спрашиваю я Дильнура Яналиева.
– Да вообще классно! Хорошо! Никто не приезжает, не беспокоит. Сами живём! – довольно произносит он. И тут же: – Мы ежегодно просим губернатора, чтобы увеличили число авиарейсов после закрытия «зимника». Чтобы отсутствия транспортного сообщения в межсезонье у нас не было. Но это бесполезно.
В межсезонье новости из Заболотья – чернуха в чистом виде. В апреле 2019 года от внезапной остановки и сердца в Иземети умер 44-летний мужчина. Приехать сюда участковый из Тобольска не смог: авиасообщение в тот год открывалось только в конце мая, а лёд на реках уже растаял. И родственники умершего, рискуя увязнуть, на свой страх и риск поехали до ближайшей деревни Кузьминки с постоянной и капитальной дорогой, чтобы получить свидетельство о смерти. А после вскрытия и медосвидетельствования той же опасной дорогой вернулись в деревню.
Чтобы такого не происходило, администрации Тобольского и Вагайского районов заключают с «ЮТэйром» контракты на авиаперевозку тел умерших. Обходится это бюджетам районов примерно в 800 тыс. руб. ежегодно. Вертолёт в таких случаях должен прилетать по заявке от администрации того или иного поселения. Контракт заключается на год. В 2019 году такой договор заключили ещё 16 апреля, но по неизвестным причинам вертолёт добраться до места не смог.
Полиции в Заболотье нет. Чтобы сюда приехал участковый – необходимо написать заявление. И полицейский вылетит в деревню ближайшим вертолётом. Но местные пытаются по возможности разрешить конфликты своими силами.
«Сын дизелистом работает. Месяц назад он поставил болотоход возле берега. Утром, говорит, прихожу – и всё: нет техники, – рассказывает пенсионер из Лайтамака Зафар. – Но никто заявление писать не стал. Сын говорит, а зачем это нужно мне вообще. Я их поймаю всё равно, говорит. Вот и не стал писать. Сами будем ловить, пусть поймут люди потом».
Хотя, уверены жители Лайтамака, с общественным порядком тут всё спокойно. «Тьфу-тьфу-тьфу, – смеётся местный житель по имени Айдар. – Это в Ачирах спрашивайте: у них там постоянно то самоубийства, то что».
И действительно. В мае этого года в Ачирах в бане нашли тело местного 69-летнего предпринимателя, который покончил с собой. Труп лежал несколько суток, писало издание «Наш город». Вероятно, потому, что в этом мае в Ачиры было всего четыре рейса: 6-го мая, 13-го, 20-го и 27-го числа.
А прошлой осенью местный мужчина умер на охоте при странных обстоятельствах. Как писало издание «72.ru», 30 октября два приятеля, Эльман и Маннур, отправились рыбачить на озеро. Кроме снастей Эльман взял с собой ружьё. Заряженное оружие он положил в сани, где находились две собаки. Одна из них наступила лапой на спусковой крючок ружья, и оно выстрелило. Заряд угодил в спину Маннуру. Он скончался на месте от травматического шока и обильной кровопотери.
Но в отличие от перевозки трупов, самоубийств и несчастных случаев, на преступления, связанные с причинением вреда здоровью и угрозой жизни, силовики и скорая реагируют куда более расторопно.
Так, в середине июня 2020 года в Лайтамаке 27-летний мужчина устроил стрельбу в воздух из ружья. Местные вызвали полицию. Силовики в тот же день прилетели туда и штурмом взяли его дом. В доме злоумышленника оказалось четыре ружья, обрез и полмешка патронов, сообщало издание «72.ru». Ружья здесь, к слову, есть в каждом доме, поскольку охота – это традиционный способ татар Заболотья прокормить себя.
1 декабря 2022 г. во время застолья один односельчанин прострелил другому руку. В тот же день за пострадавшим прилетел вертолёт санавиации, которую вызвали фельдшеры местного медпункта, сообщает «Тюменская область сегодня».
В селе Лайтамак (ударение на последний слог, как и во всех местных топонимах) по данным местной администрации зарегистрирован 491 человек, но реально живут не больше 300. На это поселение приходится пять деревень, из которых в четырёх нет медпунктов, в трёх – мобильной связи и магазинов. Суммарно в пяти деревнях прописаны 752 человека, но реально живут, по данным администрации на 1 июня 2023 г., 426 человек.
Бурлящую жизнь на улицах Лайтамака можно встретить разве что у аэропорта, когда сюда прилетает рейсовый вертолёт. Это случается примерно раз в пару дней. В остальное время деревня кажется почти пустой, а из окна одного из деревянных домов, заглушая безмятежные звуки природы, доносится «Я, я яблоки ела» – от российской поп-группы «нулевых» со звучным названием «Пропаганда».
Местный аэропорт – это деревянная маленькая и слегка покосившаяся избушка, где табличка «Добро пожаловать в деревню Лайтамак!» из дерева окрашена в выцветший от солнца зелёный цвет, а надпись красиво выведена от руки. Местные авиакассы – это закуток, сколоченный из фанеры, где все объявления написаны от руки и по трафарету. Такое я встречал разве что в советской кинохронике, когда афиши для местных ДК рисовали сами.
Когда прилетает вертолёт, аэропорт становится точкой притяжения. Около него собираются люди, которых обычно в деревне почти не видно. Встречающие обнимаются с прилетевшими, дедушка с двумя внуками смотрит через небольшое окошко на севший вертолёт. Вдруг поперёк потока прилетевших на взлётную полосу бойко и ловко прошмыгивает старушка, забирает грудного ребёнка у родственников, и, полная счастья, заходит обратно в аэропорт.
Даже после того, как вертолёт улетает, местные ещё полдня сидят на веранде аэропорта и оживлённо общаются, некоторые отстранённо смотрят на взлётную полосу, опершись на деревянный забор.
– А что это русский делает в нашей татарской деревне? – широко улыбаясь, спрашивает у меня пожилой мужчина в чёрной кепке, чёрной длинной куртке и клетчатой рубашке. Рядом с ним на веранде аэропорта ещё несколько человек.
Он говорит, что работал в ЯНАО на месторождении, но в один момент ему стало плохо: «пульс упал до 30». После этого он быстро уехал домой и уволился. «Приехал сюда (в Лайтамак), прихожу к медичке – она сразу скорую. В итоге мне два года нельзя работать, а инвалидность не дают. Работать не могу, денег мне никто не даёт», – жалуется он.
Мужчине, несмотря на эти трудности, нравится жить здесь: на пенсию в 15 тыс. руб. в месяц или 180 тыс. в год, по его словам, «я себе муки, крупы, сахара накуплю в обрез, а остальные деньги отложу – будем на иномарку копить». Либо помогать детям. Жить впрок на крупах и том, что не портится, – местная вынужденная традиция, которая, впрочем, никого не смущает.
– А вы пенсионер?
– Да какой там! Путин – фашист. Устроил нам сладкую жизнь, – с огорчением говорит бывший вахтовик. Пенсию, как выяснилось, получает жена.
После чего он с нескрываемой гордостью хвастается: «Нас же недавно признали коренным малочисленным народом! Ну, язык у нас свой, отдельный. Это учёные доказали! Я вот татарские газеты читаю, которые нам сюда привозят, и по-казански не понимаю».
Ему явно нравится подчёркивать это различие.
И действительно: 21 февраля – в международный День родных языков, Институт языкознания РАН выделил сибирскотатарский диалект в отдельный язык. Как пишет «Татар-Информ», это в штыки восприняли учёные из Татарстана: «Институт языкознания Российской академии наук нам прямо в лицо заявляет: “Никакой татарской нации нет, её просто выдумали при Советском Союзе”. Эта парочка “специалистов” – Гульсифа Бакиева и Юрий Квашнин, от имени сибирских татар кидали в сторону нашей нации вот такие оскорбления, и никто из присутствовавших на конференции крупных учёных их не остановил!» – эмоционально прокомментировала решение доцент Казанского федерального университета, литературовед Милеуша Хабутдинова.
На сибирскотатарском говорят так называемые западносибирские татары, живущие в Тюменской, Омской, Томской, Новосибирской областях. Этот язык считается бытовым, то есть разговорным. Литературной нормой всё равно остаётся так называемый «казанский» вариант татарского.
Разница между «казанским» и «сибирским» языками не столь существенна, но она есть. Как рассказала мне учительница местной лайтамакской школы Фарзана Барсукова, писавшая рецензию на азбуку сибирскотатарского языка, некоторые слова заимствованы из казахского языка, какие-то образованы от русских слов. Но понять друг друга носители литературного и бытового языков всё равно могут.
– С казанскими татарами мы будем общаться без словаря, – заверила меня Фарзана Барсукова. – Мы ездили недавно в Казань делегацией. Пошли на экскурсию. Нас спрашивают: на каком языке рассказывать. Мы говорим: на татарском. И никакого непонимания между нами не было.
После чего она неожиданно добавила: «Можно было специально и не признавать сибирскотатарский, мы всё равно на нём будем говорить. Но когда татар тут не останется – для истории [этот язык] зафиксировать надо».
Официально заболотные татары относятся к сибирским. Но местные любят подчёркивать свою собственную идентичность, хвастаясь, что даже генетически отличаются от остальных сибирских татар. «По Заболотью даже генетические исследования проводили. В генетике местного населения – а она отличается от генетики тоболо-иртышских татар – в крови есть примесь остякской (предки хантов и манси), кыпчакской (половцы) кровей и примеси тюркских народов», – с гордостью рассказывает библиотекарь и краевед из Ачир Зульфира Фазулова.
По одной из версий, исследованию предшествовала трагическая история, которую на условиях анонимности рассказали мне местные жители.
Несколько лет назад в одной из местных деревень покончила с собой девочка-подросток. Вскоре выяснилось, что она могла быть изнасилована – у местных мужчин брали анализы. Страшное горе для семьи обернулось научным открытием.
По итогам экспертизы выяснилось, что в крови местных татар есть примеси крови остяков, которые жили тут с VIII века, но были вытеснены на север.
Исследовательница Заболотья, историк и этнограф из Томского госуниверситета Гульсифа Бакиева в своей работе «Легенды, предания, мифы Заболотья» выяснила, что первыми после остяков сюда пришли потомки Тохтамыша, хана Золотой Орды, основав в 1400-1415 гг. деревню Ачиры. По местным преданиям (которые, впрочем, совпадают общеизвестной биографией Тохтамыша), Тамерлан в 1380-х гг. пошёл на Золотую Орду и сровнял Астрахань с землёй. Тогда Тохтамыш, чтобы спасти свой род, отправил пятерых сыновей и одну из своих дочерей сюда, в Заболотье, с телохранителями. На пути им встречались остяки, с которыми они воевали и в итоге оттеснили их на север.
Сам Тохтамыш после поражения от Тамерлана смог захватить власть в Тюменском ханстве и удерживал её с 1396 по 1406 гг. Столица его земель находилась в Чимги-Туре (центр современной Тюмени), что от Заболотья примерно в 200 километрах по прямой. Почти под боком.
Вторая волна переселения в Заболотье пришлась на период насильственной христианизации сибирских татар во вторую половину XVIII в., когда в сибирских аулах повсеместно уничтожались мечети. А те, кто хотел остаться со своей верой, бежали сюда. Тех, кто не убегал, местные миссионеры подвергали пыткам. Одна из таких описана в челобитной Правительствующему Сенату – прообразу одновременно Правительства, Думы и суда в Российской Империи: «запирали в темницы и не давали пищи многие дни, потом ковали в железы, и на шею чепи, и привешивали кверху за шею железом… и без всякого чувства накладывали кресты».
С тех пор по деревням Заболотья ходит легенда о местном супергерое – мулле Бахтияре, который отстоял право Заболотья верить в Аллаха, сказав христианским миссионерам следующее: «Если меня сможете крестить, то и народ крестите. Если меня не сможете крестить, то и народ не будет креститься. Дайте мне испытания. Если я их выдержу, то меня отпустите и народ мой не тронете».
Согласившись, миссионеры устроили Бахтияру три испытания: танцевать на раскалённой сковороде, пробыть какое-то время (какое – неизвестно) в горячей печи, выдержать удары плетью и двух царапавшихся котят в штанах. По легенде Бахтияр был на грани от того, чтобы сдаться, но время для пыток истекло. После миссионеры оставили эти края, а 12 деревень Заболотья избежали крещения. Причём местные уверены, что мулла Бахтияр действительно существовал. Оградку на предполагаемой его могиле в ачирском кладбище периодически обновляют. Его именем назвала ачирская мечеть.
Косвенно существование Бахтияра подтверждается и переписью населения (ревизской сказкой) 1782 года по юртам Ачирским, отмечает Бакиева в своём исследовании местных легенд и преданий. Там числится некто Бахты Кутайгулов 64 лет. Вместе с ним указаны его жена и дети. На момент крещения сибирских татар Бахты был в возрасте примерно 35-40 лет.
Урокам татарского, несмотря на всю многовековую историю, тут отводится не больше часа в неделю – таковы распоряжения Минпросвещения. «В советское время, – вспоминает Фарзана Барсукова, – все учебники – от истории до химии – были на татарском языке. Сейчас же учебники на русском, которому уделяют по пять часов в неделю».
«Теперь в чисто татарской деревне маленькие дети на татарском не говорят! Всё по-русски. Я внукам говорю: а ну говорите на своём языке! У меня дети на севере родились и выросли – они у меня и писать, и читать умеют по-татарски. Это я их учила, говорю. Хотя среди русских мы жили», – сокрушается председатель совета ветеранов Ачир Гульфара Азанова.
Но проходивший по улице девятиклассник с bluetooth-колонкой в руках, заметно смущаясь, уверял меня, что дома разговаривает по-татарски. И даже поддержал при мне диалог на татарском с местным жителем.
Село Лайтамак стоит на берегу реки Носки, в которую впадает другая речка Лайма. Собственно, само название деревни в переводе на русский означает «устье реки Лаймы». Расположена деревня на твёрдом чернозёме – редкость для этого края. Берег реки – лодочная парковка.
Лодки тут – основной транспорт с весны и до поздней осени. А реки в Заболотье – это транспортная артерия. По ним можно добраться до ближайших деревень – например, Вармахли и Янгутума, где нет медпункта и связи. Вармахлинские ездят сюда к фельдшеру или за продуктами. Из-за 30-градусной жары, которая стояла в этих краях во время моей поездки, речка Лайма, связывающая Вармахли и Лайтамак, начала сильно мелеть – впервые за 12 лет. В таких случаях спасает болотоход. Но расход бензина у него куда больше, поэтому такой вид транспорта стараются часто не использовать. Тем более, что привозной бензин тут продают по удвоенной цене. Сказываются логистические трудности.
С питьевой водой в Заболотье проблемы. Зимой местные долбят лёд на речках, а потом топят его дома, получая таким образом питьевую воду. Летом набирают воду из местных рек, а потом её кипятят. В Лайтамаке, конечно, есть колонка с водой из скважины, но в жару уровень воды там падает. В Вармахли из колодца выходит коричневая вода – с примесями глины. Местные грешат на то, что подрядчики, которых наняла администрация Тобольского района, не стали качественно герметизировать стыки на бетонных кольцах. И из них в воду попадает болотистая вода и глина.
Пока я гулял по деревне, познакомился с Зафаром. Он что-то бурно обсуждал в компании других мужчин за сельсоветом. Потом заметил меня с фотоаппаратом в руке и окликнул.
– Корреспондент?
– Да, – отвечаю я.
– Ну, пойдём, я тебе сейчас экскурсию проведу, – одновременно раздражённо и увлечённо воскликнул Зафар. – Как тут превратили всё вокруг в помойку! И никто это не убирает. А при советской власти тут такого не было. Порядок был!
Мой собеседник – бывший сельский депутат и местный староста – сокрушаясь о былой жизни, быстро обходит деревню и идёт прямиком в лес. Большая беда Лайтамака и головная боль Зафара – мусор. Местные бросают его в ближайшем лесу уже много лет: среди деревьев лежат горы пластика, старой мебели и техники, стеклянных банок, гниющих продуктов.
Мусорных контейнеров в Лайтамаке нет. Естественно, мусор из Заболотья никто никогда не вывозит. Всё это остаётся гнить в лесах и на плодородной земле.
«Люди живут, рядом свалка, блин! У нас ведь как раньше было? Всё культурно, никто мусор так не бросал. А сейчас в лес чуть-чуть зайти и только жарко становится – такая вонища», – сокрушается Зафар.
Несмотря на это, жители Лайтамака этой весной получили квитанцию с требованием оплатить услуги по вывозу мусора. И, недовольные, пошли разбираться в сельсовет. Заодно припугнули местного главу Марата Биктимирова, что если вопрос не будет решён – «будем вываливать мусор в администрацию». В итоге платёж аннулировали, больше такая бумажка местным не приходила.
Как и во всём тобольском Заболотье, тут есть круглосуточное электроснабжение. Свет тут вырабатывают три дизель-генератора по 150 киловатт каждый: два основных и один резервный, если другие выйдут из строя. Для населения тариф – чуть больше 2 руб. за киловатт-час. Остальное компенсирует государство.
До 2018 года электричество в деревнях было только дважды в сутки: по утрам с 7 до 12 часов и по вечерам – с 16 часов до полуночи. На большее не хватало солярки. Но в 2017 году областные власти подписали распоряжение о том, чтобы обеспечивать круглосуточное электроснабжение отдалённых районов.
И теперь администрация Тобольского района пополняет запасы дизеля загодя.
В Лайтамаке четыре магазина, но с интересным режимом работы. Открываются они все в 10 утра, и уже в 12 закрываются на двухчасовой обед. Выглядят магазины как обычные частные домики. Собственно, такими они и являются.
– У вас, смотрю, очень европейский режим работы. Открываетесь в 10 утра, а с 12 до 14 обед, – удивляюсь я.
– Ну что вы! Если бы вы зашли, попросили, я бы вам всё открыла и продала, что вам нужно. Мы тут все живём по-соседски, – уверяет Расима, темноволосая продавщица.
На стене рядом с продуктами висит связка новых чёрных пакетов под продукты «Великая Россия». На столе, помимо товаров, толстая тетрадь с должниками – последний раз я видел её ещё школьником в тюменском магазине в конце 1990-х годов. Даже несмотря на то, что у многих здесь есть банковские карты, а в магазине есть терминал для безналичной оплаты – такой цифровизации не очень доверяют. «У меня банк во время закупа карту заблокировал. И всё: осталась ни с чем. Поэтому наличными надёжнее», – уверена предприниматель.
Цены, впрочем, примерно как в крупном городе: 100 руб. за пачку сока, 45 руб. – за бутылку минералки «Тюменской». За литр кваса – 120 руб.. Расима признаётся: наценка выходит в 30%. А поскольку на пассажирских маршрутных вертолётах перевозить грузы в необходимых объёмах нельзя, а грузовых авиарейсов не предусмотрено, то пополнение товарных запасов летом – это тот ещё квест.
Летом раз в месяц предпринимательница едет на оптовые базы в ближайшие крупные города – Тюмень (больше 200 км от Заболотья) или Екатеринбург (около 500 км) закупаться, после чего везёт продукты до ближайшего крупного населённого пункта с капитальной дорогой и рекой.
В это время кто-то из местных, кого она наймёт, на барже отправляется по узким речкам на север, до ближайшей деревни с капитальной дорогой. Путь занимает около суток. В назначенный день они встречаются, перегружают продукты на баржу, которая, уже полная продуктов, идет обратно в Лайтамак двое суток: другой вес и против течения. И это при условии, что речка не обмелела и путь не преграждают упавшие в воду деревья, растущие по берегам.
С такой логистикой и периодичностью закупок ни о каких скоропортящихся продуктах говорить не приходится. Да и зачем они в Лайтамаке? Местные держат коров, пасущихся у ржавой бочки с надписью «Победа!», и баранов, которые вместо пешеходов бегают по улицам деревни в разгар рабочих будней. Конечно, скотину держат далеко не все: дорого. Поэтому в Заболотье почти у каждого местного есть дома ружьё, а ходить на охоту считается обычным делом.
Заболотные татары – мусульмане. В крупных деревнях построены мечети, а в домах на видном месте висит вырезанное из местной татарской газеты «Янарыш» расписание намазов.
Поэтому, как и у многих других мусульман, у Заболотных татар есть определённый культ вокруг можжевельника. Это растение для них, как для православных святая вода: должно отгонять злых духов и оберегать человека от неприятностей.
«Мы ещё с детства привыкли, что такой ритуал – это как защита. В тёмное время суток у нас не принято выходить на улицу, чтобы злой дух и призрак с тобой не зашли. Поэтому вечером можжевеловую веточку зажигали, чтобы она тлела, и дымом дом окуривали, чтобы злых духов из дома выгнать», – рассказала библиотекарь из Ачир Зульфира Фазулова.
Помимо охраны от неких тёмных сил, местные используют можжевельник и в терапевтических целях. «Если ты вдруг заболел и чувствуешь, что злые духи или привидения тебе на шею сели (то есть, чувствуешь слабость – прим. ред.) – ты можешь заварить эту ветвь, настрогав немного коры в чайник. И как можжевеловый чай выпить, чтобы выгнать их из себя», – рассказывает она.
Если чай не помог, традиции заболотных татар требуют выгнать из заболевшего злых духов, окурив его дымом от тлеющей ветки можжевельника. «Ещё мужскими штанами раньше изгоняли. Это и правда есть: мы такой обряд не раз делали, – смеётся Зульфира. – Я раньше много видела таких обрядов. И до сих пор это встречается, хотя и редко. Для вас это рассказывать немножко неловко. А так – это как устоявшаяся традиция. Это твоё второе я, как будто ты это делаешь без задней мысли. Просто, например, чай пьёшь с заваренной веточкой и всё».
Как минимум от одной трагедии можжевельник всё-таки не спас. Издание Znak.com писало, что в феврале 2021 г. в деревне Вармахли, где нет медпункта и мобильной связи, в деревянном доме семьи Хабибуллиных заживо сгорели 20-летняя девушка и её четырёхлетняя младшая сестра. 14-летнего брата смогли спасти из огня прибежавшие односельчане. Подростки, как выяснилось, окуривали можжевельником пустовавший больше 100 дней дом, выгоняя оттуда дух их отца Ризмухамета, умершего осенью 2020 г.
Буквально через пару месяцев после его смерти, в ноябре того же года, семью потрясла другая трагедия: погиб Раниз – 12-летний сын Ларисы и покойного Ризмухамета. В тот день четыре подростка 12-ти и 13-ти лет пошли на охоту, но по дороге один из мальчиков случайно застрелил Раниза, не сумев вытащить патрон из ружья.
Охотники-подростки в этих краях – обычное дело.
К декабрю у матери семейства осталось две дочери – двадцати лет и четырёх лет, а также сын-подросток 14 лет. Все они с 26 декабря переехали в Тобольск – Лариса смогла найти там работу. Дом пустовал. Но на 100 дней со дня смерти отца они решили вернуться, чтобы провести обряд, который по российским традициям схож с поминками. «Должны были резать барана, пригласили муллу читать молитву. Детей она отправила вперед, двое взрослые уже», – рассказал изданию один из местных жителей. Чтобы прогнать дух отца, который, как показалось детям, был в доме, они ходили по комнатам с тлеющей веткой можжевельника. «Потом положили пучок растения на сервант. Может, уголёк какой попал, не знаю. Но ночью случился пожар», – рассказал собеседник издания.
На мой вопрос, соблюдают ли здесь традиции окуривать дом можжевельником, в Заболотье только отмахивались: не занимаемся мы, мол, такой ерундой. И народную медицину не используем, духов злых не изгоняем. Лечимся обычными лекарствами.
Может, стесняются, а, может, и правда время таких обрядов проходит. Пенсионерка Бибинур Биктимирова, живущая в Вармахли по соседству со сгоревшим домом, уверена: такая традиция, имеющая мусульманские корни, постепенно забывается: «кто моложе – уже, конечно, этим не занимаются».
В отличие от регулярных перевозок, санавиация прилетает в село довольно быстро. Я сам был свидетелем того, как в Лайтамак в полпервого ночи прилетел вертолёт – госпитализировали женщину с подозрением на инфаркт. Жива.
«У меня родственница есть в селе с асфальтированной дорогой, 70 лет ей. Как приедем – говорит: «Вы там, в Заболотье, вообще шикарно живёте! К нам дорога есть, скорую вызываем – сдохнешь быстрее! Или через день, или через 5-6 часов приезжают. А к вам через 30 минут уже вертолёт летит»», – улыбается Арифулла Ибрагимов, староста села Вармахли.
На самом деле, говорит мне фельдшер лайтамакского медпункта Римма Меметгалиева, всё немного дольше. С момента, когда медик звонит в тобольскую больницу, чтобы вызвать вертолёт, до приземления в Лайтамаке проходит до трёх часов. Врачи Областной больницы №3 в Тобольске формируют выездную бригаду, авиакомпания готовит к вылету вертолёт, который летит до села полчаса. «Реанимацию как-то вызывали – ждали три часа», – вспоминает Римма. Впрочем, это всё равно быстрее, чем машина, что отмечают многие местные.
Аптек в Лайтамаке нет. Лекарства тут или продают сами медики, или местные сами ездят за ними в Тобольск, а то и в Тюмень (207 км от Тобольска). Таблетками тоже стараются запасаться впрок. За необходимым узкоспециализированным лечением местные, если это не повод для вызова скорой, едут сами. Как правило в Тобольск. Либо в Тюмень, если заболевания серьёзные. Вообще здесь считается, что медицина лучше развита в Тюмени, а в Тобольске, как жаловались мне местные, «без связей ничего не делают».
У второго фельдшера Марины Калимуллиной в прошлом году умер дядя, живший в деревне Топкинское, где нет мобильной связи, а медпункт в аварийном состоянии: «инфаркт, три часа на земле лежал и умер». Всё потому, что поблизости не оказалось медика, и никто не смог его спасти. Сама женщина работала в соседнем Ярковском районе, где с дорогами всё в порядке, но после этого случая попросила начальство перевести ее в Топкинское. Правда, отправили её в Лайтамак.
По прямой от Топкинского до Лайтамака почти 10 км. Лайтамакский ФАП (фельдшерско-акушерский пункт) как раз обслуживает все пять деревень поселения, включая, Вармахли, Топкинбашева, Топкинское и Янгутум. В основном пациенты приезжают сюда сами, а если требуется медик – фельдшеры прилетают в населённые пункты на рейсовом вертолёте, записываясь за неделю вперёд, или добираются на моторной лодке.
В 2007 г. в Лайтамаке, а в 2009 г. – в Ачирах и Ишменёва появилась мобильная связь. По контракту с «Ростелекомом» сюда зашла его «дочка» Tele2. В 2019-2020 гг. здесь заработал полноценный мобильный интернет стандарта LTE. Но в Иземети, Вармахли, Янгутуме и Топкинском, где суммарно проживают больше сотни человек, до сих пор мобильной связи нет.
В деревне Вармахли, где реально живут, по данным администрации Лайтамакского поселения, 33 человека (прописаны 54), не ловит даже Tele2. Хотя мачта в деревне стоит прямо на въезде, со стороны реки. «Для красоты стоит», – шутят местные. Когда-то эта вышка обеспечивала связью школу, но та закрылась в 2019 г. – нет учеников. Чтобы мобильный телефон работал, местные за свои деньги устанавливают дома усилители сигнала, которые обходятся в 2 тыс. руб. Такие есть не у всех.
В Иземети мобильную связь собираются запустить уже в этом году, а саму мачту поставили в марте. Произошло это после очередного письма местных на имя Путина. «После этого только зашевелились. Письмо было о том, чтобы в деревне организовали сотовую связь в рамках цифровизации, устранения цифрового неравенства и так далее. Раз все государственные услуги можно получить в цифровом виде, а тут отдалённая труднодоступная территория», – объясняет глава Ачир Дильнур Яналиев.
Как шутят местные: «Ты привяжи к антенне проволочку, и будет тебе сигнал!». Условия вынуждают быть изобретательным, сооружая из подручных средств усилители.
В качестве альтернативы тут есть спутниковые таксофоны. В 2007 г. специалисты «Ростелекома» установили их во всех деревнях тобольского Заболотья. Как писало издание Znak.com, после установки эти таксофоны не работали 12 лет. И в некоторых деревнях, где мобильной связи не было, невозможно было даже вызвать полицию или скорую. «Ростелеком» после проверки Роскомнадзора ситуацию исправил.
«Там была проблема, что таксофоны работали, но по карточкам. А где в Заболотье эти карточки возьмёшь? И специальные службы – «02», «03», «112» – должны работать бесплатно. Но не работали. В итоге в деле разбирались и полиция, и СКР», – объяснил глава Ачирского сельского поселения Дильнур Яналиев.
Сейчас эта связь полностью бесплатна для населения и сельского бюджета и, как я удостоверился, вполне работает, даже если звонить в другую область.
Работы, если ты не медик, не чиновник, не учитель и не оператор дизель-генератора, тут нет. Либо можно устроиться на вахту, либо идти собирать клюкву. Собирают её здесь тоннами на семью и очень дорожат таким ресурсом. В урожайный год по осени цена за килограмм падает, если клюквы мало – растёт, колеблясь в пределах 150-180 руб. за килограмм.
«Клюква созревает по осени. Её собирают и сдают. А в этом году весной принимали. И это помогло местным очень. Кто-то моторные лодки купил. Получается, местные коммерсанты принимали клюкву по 170-180 руб. за килограмм. А сдавали жители по многу, потом коммерсанты увозили на барже по реке в Уватский район до Красного Яра. А дальше на машине. Если здесь не хочешь сдавать – собираешь осенью и ждешь до зимы, когда машины приходят по зимнику с предпринимателями из Тюмени и Тобольска. Тогда уже дороже можно сдать», – рассказывает местную модель заработка оператор дизель-генератора из Лайтамака Айдар.
Иногда коммерсанты расплачиваются с местными крупами, сахаром, солью, подсолнечным маслом – тем, что тут котируется.
На эти деньги – по 180-270 тыс. руб. за сданные одну-полторы тонны клюквы на семью – здесь живут весь оставшийся год. Хватает ли этого, никто прямо не говорит.
Одни местные хвалятся, что им таких денег хватает за глаза. Зимой они закупятся крупами, подсолнечным маслом, сахаром, солью и тем, что не портится. Летом будут проедать эти запасы. Другие, напротив, утверждают, что такой заработок не прокормит семью.
Помимо сбора клюквы местные охотятся. Ружья и лодки есть почти в каждом доме. Питаются, соответственно, не только говядиной, но и тем, что добудут. Хозяин дома в Лайтамаке Гафият, у кого я остановился, кормил меня супом из утки. Несмотря на то, что охота – это часть традиционного образа жизни Заболотных татар, заниматься ею всё сложнее с каждым годом, жалуются местные. Получить лицензию на добычу дичи чуть серьёзнее утки становится почти невозможно: как правило не получается выиграть охотбилеты, а по выигранным нужна строгая отчётность.
Отцы учат сыновей охоте смолоду: кто-то таскает сыновей с собой на охоту, кто-то уже учит их стрелять. «В своё время отец мне рассказывал, что, учась в пятом классе, в 11 лет принёс первую серьёзную и крупную добычу», – рассказала Зульфира Фазулова.
Пока мы с провожатым ехали по речке до деревни Вармахли – встретили как минимум две, а то и три лодки с 14-летними подростками, и ещё пару лодок со взрослыми мужчинами. «Все, кого ты видел – они все охотники», – с флёром загадочности ответил мой проводник.
Но и эта традиция со временем уходит. «Раньше из 10 детей – семья у нас была большая – мои пять братьев и стрелять умели, и всё. Сейчас мы старые уже: мне 70 вообще. А теперь детей отпускать опасаются на охоту, из ружья не знаю, умеют стрелять или нет. А для нас, я считаю, надо бы знать. С 10-11 лет мои братья ходили, мой отец, покойник уже, был знаменитым охотником. Всему их научил», – рассказала Гульфара Азанова.
Кроме как заниматься охотой, рыбалкой и сбором клюквы на продажу, здесь делать нечего. Поэтому молодёжь, получив школьное среднее образование, старается устроиться в городе, из-за чего в заболотных деревнях массовый отток населения. По статистике сельской администрации, реальная численность населения в деревнях от Лайтамака до Янгутума ниже числа прописанных в 1,5-2 раза.
«В основном молодёжь уезжает, в деревне остаются пенсионеры. Кто в школе работает, кто на дизеле. Рабочие остаются, лесники, администрация. Кто-то многодетный, за счёт этого живут», – рассказывает Айдар.
Многие дома стоят заброшенными, потому что продать их или увезти – задача на грани невозможного: покупать их тут никто не будет, а перевозить придётся только по воде или зимой – по зимникам.
Иной раз заброшенный дом от жилого не отличить: на окнах есть занавески, вокруг домика стоит покосившийся забор. Указать на необитаемость могут обрезанные электропровода или отсутствие спутниковой телеантенны. Где-то дома уже догнивают. Какие-то развалились до основания.
Обустроиться в ближайшем городе – 100-тысячном Тобольске – получается не всегда. Поэтому некоторые молодые специалисты после учёбы возвращаются домой, чтобы наработать стаж и уехать. Но жизнь заставляет обосноваться надолго. Фельдшер Лайтамака Римма Меметгалиева, как и многие в молодости, планировала после учёбы остаться в городе, для этого «и отучилась на медсестру». Но в Тобольске без опыта не брали, и она решила «набраться опыту, стажу, год поработать» в Лайтамаке. С 2004 г. и до сих пор она лечит людей здесь. Зарплата – 26-28 тыс. руб., в зависимости от того, есть ли вызовы в близлежащие деревни.
– Уезжать теперь не собираетесь?
– Хочется! – смеётся она, но тут же говорит, что её сын пошёл в восьмой класс, намекая, что уехать у неё уже не получится.
В лайтамакской библиотеке и по совместительству соцработником уже год работает 27-летняя Диана. «Я уезжала, в городе искала работу, но без стажа никуда не берут. Решила здесь наработать стаж», – говорит она. Обосновываться в Лайтамаке не собирается, несмотря на шестилетнего ребёнка. Зарплата у неё, по меркам Заболотья, вполне приличная: суммарно 31 тысяча руб., но делать тут, признаётся она, нечего.
Точно также в деревне с 1990-х работает владелица продуктового магазина Расима. Она уезжала из Лайтамака, жила в Тобольске, но вернулась, как сама говорит, «по здоровью»: нашли какое-то заболевание крови. «Сказали, лучше тебе в деревне. Думала, приеду года на три, а уже 30 лет тут. И уезжать не хочу – привыкла», – говорит предпринимательница.
Хотя татары Заболотья всю свою историю жили охотой, рыбалкой и собирательством, именно советское время для них стало золотым. После установления советской власти в деревнях тобольского Заболотья образовались колхозы – и жизнь местных преобразилась. Газета «Советская Сибирь» вспоминает, что в 1922 г. все населённые пункты тобольского Заболотья объединили в Вармахлинский сельсовет рабочих и крестьянских депутатов – это 14 деревень с суммарным населением в 1 тысячу 71 человек.
Жители умирающей нынче деревни до сих пор лелеют воспоминания о временах, когда их поселение было центром Заболотья с магазинами, клубом, школой, а в деревне кипела жизнь.
Сельсовет устроил «чистки против враждебных советских элементов», провёл коллективизацию и принудил местных рыбаков вступать в колхоз. В итоге из артели в 20 рыбацких домов и с доходов от проданного с аукциона имущества раскулаченных хозяйств в Ачирах образовался самый знаменитый и богатый колхоз Заболотья «Красный промысловик». Как это было принято в сталинские годы, колхоз стал быстро перевыполнять планы по вылову карася, которого издание окрестило «живым серебром». Рыбу ловили на многих водоёмах, но основной улов приходился на озеро Андреевское площадью в 64 кв. км.
В 1934 г. на работающие 40 дворов приходилось 25 тысяч руб. дохода, из них фонд зарплат составлял 16 тысяч 473 руб. или 1,72 руб. за трудовой день на человека. Чтобы понимать, что это были за деньги, скажу, что официальный курс доллара в 1934 г. был 1 руб. 20 копеек за доллар. В реальности, конечно, доллары вообще невозможно было купить. Но это для понимания.
С наступления эпохи Брежнева – с 1965 года – колхоз уже добывал по 2,3 тыс. тонн рыбы в год, а на прибыль закупал новую технику, тракторы, машины, лебёдки, ледорубы. Силами предприятия построили ремонтную базу, две пилорамы для обработки леса, из которого строили новые дома в Ачирах, Ишменёво, Иземети, Носке. Жильё, рассказала мне ачирский библиотекарь Зульфира Фазулова, давали молодым семьям за счёт колхоза, массово возводя дома на две семьи.
На средства и силами колхоза-миллионера построили клуб, школу, медпункт, здание электростанции, магазины во всех населённых пунктах, звероферму, которую в том же Лайтамаке так и не удалось открыть. На озёрах Андреевском, Нанджино, Сытаново «Промысловик» построил плотины со шлюзом-регулятором для поддержания уровня воды в водоёмах, зарыблял озёра, прорывал каналы к ним, чтобы поток воды доходил до них быстрее.
Позже именно это советское наследие, брошенное на произвол судьбы на 30 лет, доведёт Ачиры до массового отравления.
На пушнине, рыбалке и сборе клюквы Заболотье безбедно жило всё советское время. Вообще, все местные жители – сравнительно молодые и пожилые – с большой теплотой вспоминают советское прошлое, когда в этом крае без дорог был чуть ли не настоящий коммунизм.
Гафият, хозяин дома в Лайтамаке, где я жил несколько дней, как-то за обедом разговорился про советское наследие. «Тогда же всё было: несколько магазинов, всё без дефицита было, продукты постоянно завозили. Самолёт летал по два-три раза в день. Рыбзавод в Ачирах был, тут колхоз. Сдавали пушнину, рыбу, клюкву. По 4 тысячи в месяц на руки получали», – с упоением рисует он славные времена заболотного коммунизма. Для понимания: средний преподаватель тюменского вуза в те же застойные советские годы получал порядка 120-130 руб. в месяц.
Если верить его словам, то выходило, что один житель Заболотья, живя тут, мог уже через три месяца купить себе новые «Жигули». «Тут магазины были со всем необходимым, дефицита не было. Мотор лодочный сломался – его никто не чинил. Просто брали новый», – продолжал Гафият. Сейчас он работает школьным охранником, получая 10 тыс. руб. в месяц.
Но даже в сытые советские годы деревенские частенько коротали вечера под лучинами и керосиновыми лампами. Электричество вырабатывали дизель-генераторы, которые часто ломались. Поэтому в 1980-е годы, пытаясь раз и навсегда решить проблему электроснабжения, колхоз разработал проект строительства линий электропередач. И в начале 1990-х даже удалось установить первые восемь километров опор.
Но славная сказка закончилась даже быстрее, чем начиналась.
После распада Советского Союза колхоз «распался за день»: местные, как только поняли, что предприятие закрылось, растащили всю технику. И с тех пор уже больше 30 лет тут нет работы, а население в основном живёт тем, что соберёт и продаст.
«Помню, в школе училась – несколько лет у нас света даже не было. Местный генератор сломался. В Ишменёва точно так же несколько лет школа была без света», – вспоминает жительница Ачир Зульфира Фазулова.
Нынешний глава Ачирского поселения Дильнур Яналиев вспоминает, что в начале 2000-х в Ачиры даже одно время не летали вертолёты. «Я поступал в институт в 2002 г. – рейсов не было. И три года до этого примерно мы сидели без вертолётного сообщения», – вспоминает он.
Чтобы Дильнур поступил в вуз, родители повезли его в Тобольск летом на моторной лодке. «Отец вёз нас с братом, окончившим девятый класс. Вступительные экзамены сдали, приказ о зачислении вышел – родители забрали обратно. Это была середина июля. И 30 августа отец снова привёз нас в город учиться», – вспоминает глава Ачир.
Разговоры о строительстве трассы в эти края ведутся давно. В 2005 г. в рамках межрегионального договора «Сотрудничество» между Тюменской областью и ХМАО-Югрой власти объявили о строительстве капитальной дороги Тюмень – Нижняя Тавда – Междуреченский (ХМАО). Трасса, как писало в 2016 году издание «Вслух.ру», должна была соединить населённые пункты в юго-западной части Ханты-Мансийского автономного округа – Урай, Советский, Нягань – и другие, связь с которыми была только по зимнику.
И если к 2016 г. со стороны ХМАО дорогу довели почти до границы регионов – чуть дальше посёлка Куминского, то в Тюменской области строительство забуксовало. В рамках проекта отремонтировали трассу Тюмень – Нижняя Тавда, построили мост через реку Тавду вместо паромной переправы и остановились на полпути к деревне Кускургуль в Нижнетавдинском районе – том самом Заболотье. Соединить два конца трассы не получилось из-за обширных Куминских болот, в которых толщина торфа достигает семи метров. Для строительства дороги весь этот торф необходимо убрать и отсыпать основание дороги песком. Через эти болота по проекту проходят четыре пусковых комплекса общей протяженностью 70 км, то есть строителям предстоял колоссальный объем работ, который обошелся бы бюджету примерно в 5 млрд руб.
Но несмотря на то, что зимник Междуреченский – Нижняя Тавда с декабря по начало апреля всегда полон машин, особенно фур – водители и дальнобойщики из ХМАО стремятся ехать по кратчайшему пути до Тюмени – от строительства капитальной дороги тюменские власти отказались. В 2021 г. на ежегодной пресс-конференции губернатор Тюменской области Александр Моор заявил, что строить дорогу, которая не только бы соединила часть Заболотья с «большой землёй», но и сделала бы более короткий путь на Ямал, не планируется. Мало того, что проект слишком дорогой, так он ещё и, по словам Моора, нерентабельный: «по ней не пойдет большой грузо- или пассажиропоток», – заключил Моор.
Но даже гипотетическая возможность появления капитальной дороги пугает заболотных татар, потому что может разрушить их статус-кво: собирать клюкву и сдавать её дорого, спокойно жить без проверок, охотиться и рыбачить там, где гаффской болезни нет. Рейсов только добавьте в Ачиры – и всё.
За право жить на своей земле татары бились ещё в XIX веке. В 1864 году, отмечает исследовательница Гульсифа Бакиева, власти Тобольской губернии решили переселить татар из 14 деревень Эксаблинской волости (так в те времена называлось Заболотье) в более удобные территории русских волостей Тарского (ныне находится в Омской области), Тобольского и Тюменского уездов. Объяснялось это улучшением жизни эскаблинских татар. Вдобавок власти планировали уравнять их в размерах податей и расформировать проблемную волость, ведь заболотные татары платили меньше остальных из-за того, что живут на малопригодной для земледелия территории.
Эскаблинские татары такую заботу не оценили и стали писать Александру II c требованием оставить их в покое. К 1873 году от них отстали.
И сейчас у татар Заболотья есть только одно желание: чтобы к ним лишний раз не лезли. Все местные, с кем мне удалось поговорить, отвечали: появление капитальной круглогодичной дороги в этих краях – однозначное зло.
Даже несмотря на то, что летом здесь плохое авиасообщение, а в межсезонье они просто отрезаны от мира. Несмотря на отсутствие нормальной питьевой воды и стабильного заработка, высокие цены в магазинах.
«Желательно не надо. Не будет Заболотья потом! Всякие полезут сюда потом. И русские оттуда. Охотиться не сможем мы. На машине приедут, будут рыбачить. А мы, местные, куда? С Кускургуля нижнетавдинские жалуются – была деревня Яманаул. Теперь нет деревни. Их-то выжили эти русские! Местные им показали, как рыбачить, и всё. Их выжили. Забор поставили, а рыбу сюда не пускают», – так видит будущее Заболотья с дорогой староста Вармахли Арифулла Ибрагимов.
Деревня Яманаул действительно существовала. Но была упразднена в 1970-е из-за укрупнения сёл.
«Мы сейчас тут сидим – ни милиции, ни проверок. Сидим спокойно в своём мире. Появится дорога – здесь ничего не останется. Охотиться не дадут, рыбачить не дадут. Приедут и сами тут всё истребят. Зачем нам это всё? Вертолёт летает четыре раза в неделю и нормально», – рассуждает пожилой мужчина на крыльце лайтамакского аэропорта.
Айдар, оператор дизель-генератора из Лайтамака, так объясняет для себя, почему дорога – это однозначное зло для Заболотья. «Допустим, осень. Когда начнётся пора клюкву собирать. И все оттуда рванут сюда. И всё болото будет занято. Я, допустим, пойду клюкву собирать – я знаю, куда пойду. Есть у меня полянка – я её спокойно собираю. Приедут откуда-то – и что я им скажу? Приедут, соберут всё это и я останусь без ничего», – рассуждает Айдар.
Мужчина переехал сюда больше 12 лет назад из Тобольска, где родился и вырос. Сейчас получает по местным меркам неплохую зарплату в 25 тысяч рублей. Его жена родом из Лайтамака и принципиально не хотела городской суеты. Теперь и он сам не может находиться в Тобольске больше двух дней – тянет обратно.
Сейчас в их семье трое несовершеннолетних детей. Чтобы закупить самые необходимые продукты на семью на год вперёд – это макароны, крупы, сахар, подсолнечное масло, семье Айдара нужно 50 тыс. рублей.
Старший, 18-летний сын собирается в армию.
– И что, отпускаете его в армию? Время-то сейчас неспокойное.
– Ну, не берут, — отвечает Айдар. – По состоянию здоровья. Он на учёте состоит. Травма была. Невралгия. В детстве играл в местную игру. Раньше была забава: стая прилетает птиц, похожих на воробьёв, но побольше. И была такая игра: прутьями в них кидаться. Птицы сидят, ты размахиваешься, кидаешь прут, они разлетаются. Но пока прут летит – ты двух-трёх птиц сбиваешь. Это пошло с войны (вероятно, Великой Отечественной – прим. ред.), когда голод был. Этим кормились. Кого собьют – того и съедят. С тех времён и игра пошла. Сейчас уж, лет семь как никто в такое не играет. Так вот. Они в кругу стояли, а прут прилетел с другой стороны и прямо ему в грудь. На скорой увезли. Да, они мелкие были. До сих пор теперь стоит у невролога [на учёте].
Посреди разговора Айдар вдруг признаётся: «Да если и меня заберут [по мобилизации] – ради бога. Я просто сам не настаиваю, что туда рвусь. Но если призовут — косить не буду. А сам рваться – не надо. Семья всё-таки».
Осенью в Заболотье произошло настоящее чудо. В Лайтамаке двое мобилизованных – а больше никому в этой деревне повесток и не прислали – не смогли улететь в военкомат из-за резко испортившейся погоды.
Повестка, как тут и принято, пришла в сельскую администрацию, а оттуда и получателям. «Муж собирался уехать, трижды вызывали в военкомат, но в последний момент откладывали: якобы понабрали достаточно. Трижды так оставался дома», – рассказывает супруга одного из мобилизованных, библиотекарша Лайтамака Диана.
На четвёртый раз военкомат решил, что пришла и их пора. В конце октября по случаю мобилизации сельские власти закатили пышные проводы:
в аэропорту включили музыку, глава села Марат Биктимиров толкнул речь о том, чтобы все вернулись живыми. Некоторые утверждают, что даже дети читали стихи, а на следующий день в мечети накрыли стол и зарезали барана.
Муж, по словам Дианы, был не против ехать. «У него братья родные тоже были ветеранами боевых действий. Если надо будет – говорит, поеду. А я не хочу отпускать. И тем более у нас ребёнок. Беременная осталась – его в армию забрали. А вернулся – ребёнку уже восемь месяцев. Не хочется, чтобы снова так повторялось», – волнуется она.
Улетать в Тобольск, а оттуда на фронт – мобилизованные должны были в воскресенье вечером, 30 октября. Но вдруг во второй половине дня резко испортилась погода: началась пурга, резко пошёл снег. Из-за плохой видимости вертолётный рейс из Тобольска отменили. А на следующий день президент Путин публично заявил, что мобилизация «прекращена, точка поставлена». С тех пор из Лайтамака никого не беспокоили по мобилизации.
Жителям Ачир повезло меньше: за шестью мобилизованными вертолёт, который забирал школьников на каникулы, прилетел утром. Никто не отказывался идти по повестке. Сейчас они на фронте, все живы.
И всё-таки местные ждут вторую волну мобилизации уже осенью. Тем более, что указа о её завершении никто так и не видел.
«Сейчас, говорят, к осени опять мобилизация начинается. Не надо. Этому Путину земли мало что ли? Чего ему надо было на Украине? Если выборы будут – я за Путина не пойду! Напишу на бюллетене ему послание – и всё. Испорченным будет, знаю. Но пусть посмотрит хотя бы комиссия!» – возмущается местный пенсионер, у которого два сына воевали в Чечне. Его имени я специально не называю, чтобы не давать силовикам возможности привлечь мужчину по статье о «дискредитации армии» или по каким-либо другим статьям.
Впрочем, его мнение – скорее исключение. В 2018 г. за Путина в деревнях Заболотья проголосовали 93% избирателей.
Мстислав ПИСЬМЕНКОВ