Вы читаете текстовую версию Разбора
В марте 1944 года на территории американской тюрьмы Стейтвилль врачи Чикагского университета начали сомнительный с этической точки зрения эксперимент. Они стали заражать заключенных малярией, чтобы посмотреть на действие и побочные эффекты противомалярийных препаратов. В лекарствах очень нуждались американские солдаты, воевавшие в этот момент на Тихоокеанском фронте. Для американских солдат, сражающихся на островах Тихоокеанского региона, одним из непреодолимых противников оказалась малярия. Болезнь убивала американских военных, при этом японских солдат малярия беспокоила куда меньше – у многих из них уже давно выработался иммунитет к болезни.
До Второй мировой войны подобные медицинские эксперименты с живыми людьми были редкостью для учёных – найти желающих рисковать своей жизнью было очень не просто. Однако война расширяет грани возможного и стирает границы морального. Внезапно опыты на людях приобрели массовый характер и превратились в настоящую индустрию, способную давать поразительные результаты в кратчайшие сроки.
В 1946 году New York Times заявил, что проект по борьбе с малярией стал прекрасным доказательством того, как «война ускоряет прогресс науки и техники». Однако уже через несколько месяцев об этих опытах заговорили уже совсем в другом ключе…
В декабре 1946 года в Нюрнберге начался судебный процесс над нацистскими врачами, которые использовали узников концлагерей для своих экспериментов – с очень похожей целью: помочь Германии выиграть в войне. На суде адвокаты немецких врачей заявили: а так ли отличается то, что делали наши подзащитные в концлагерях, от проводившихся в то же самое время медицинских опытов над заключенными в американских тюрьмах?
По итогам Нюрнбергского процесса подсудимые нацистские врачи отправились в тюрьму на многие годы, а некоторые были приговорены к смертной казни. И конечно, ничего подобного не ждало ученых Чикагского университета, проводивших эксперименты с малярией на американских заключенных.
Между опытами немцев и американцев действительно была огромная разница. Никто из содержавшихся в концлагерях не был легитимным заключенным, осужденным по закону. При этом опыты над ними и американскими осуждёнными были несравнимы по масштабам и жестокости. В результате тысячи узников лагерей погибли или оказались изувечены на всю жизнь. В то же время известно лишь об одном смертельном исходе в результате экспериментов с малярией в тюрьме Стейтвилль – и то эта смерть случилась значительно позже.
Главным же аргументом в пользу законности американского тюремного испытания было то, что его подопытные дали своего рода добровольное письменное согласие на участие.
Да, когда в марте 1944-го учёные Чикагского университета объявили набор добровольцев среди заключенных для участия в эксперименте с малярией, они надеялись собрать хотя бы 200 человек. Ученые даже переживали, что эта задача окажется непосильной. Но к их удивлению, уже в первый день записалось 432 заключенных. Они и стали первыми подопытными.
Этот эксперимент не был легким для участников. Зараженные по многу дней мучались от чудовищного жара. При этом по правилам эксперимента они не могли получить лекарства раньше, чем через пять дней при температуре от 39 °C. У многих температура поднималась выше 40 °C, и им приходилось терпеть эти самые пять дней, прежде чем получить жаропонижающие. В результате многие участники заработали серьезные проблемы с сердцем и получили другой существенный вред здоровью.
Что же двигало этими заключенными? Почему они добровольно согласились на это тяжелое испытание? Да, есть официальная версия – патриотические чувства и желание помочь американским солдатам на фронте. Но очевидцы говорят, что причины были гораздо более многообразны.
Для кого-то участие в этих опытах придавало жизни в тюрьме хоть какой-то смысл. Кто-то был готов на что угодно, лишь бы на время сбежать от бесконечной скуки и жестоких условий тюремных камер. По словам участников, больничная палата была значительно более приятным местом – там не было тяжелой работы, насилия, с ними много и охотно общались молодые ученые. А еще там были женщины – медсестры и лаборантки, – а многие заключенные не видели женщин уже много лет. Участие в опытах как будто дало им возможность на время вернуться в общество, где к ним относились без обычного презрения, а с уважением, как к любым другим людям. И важность их вклада постоянно подчеркивалась.
Ну и самым большим стимулом была, конечно, надежда. На то, что их добровольная жертва ради американских солдат будет учтена комиссией по досрочному освобождению. И хотя никто не обещал им свободу, по факту их надежды оправдались – в среднем срок каждого участника эксперимента впоследствии сократился на два года. Среди получивших условно-досрочное освобождение, было даже 24 человека, отбывавших срок за убийство и один осужденный за изнасилование.
Так что да, участники того тюремного эксперимента действительно с энтузиазмом дали согласие. Только вот у защитников прав человека остался вопрос: насколько полноценно добровольным можно считать согласие, когда его дает тот, кто находится в тюрьме строгого режима?
Эти споры растянулись на десятилетия вперед. И стали еще более ожесточенными в 1960-е, когда Америка вновь решила снарядить за моря своих солдат, на этот раз – во Вьетнам. Тогда вдруг снова выяснилось, что американские солдаты крайне тяжело переносят тропические болезни. И чтобы помочь им, правительство опять обратилось за помощью к заключенным.
Вообще обитатели тюрем были идеальным подопытными. Прямо как лабораторные кролики или морские свинки, они круглосуточно находились под наблюдением, и условия их содержания было удобно менять в зависимости от потребностей эксперимента. И это не считая того, что, в отличие от гражданских, которые не горели желанием заражаться неизвестными болезнями, заключенные были готовы на все. Ведь если участниками тюремного эксперимента в 1940-е двигала лишь надежда на сокращение срока, то новое поколение в 1960-е уже прекрасно знало, что их предшественники в результате получили то, что хотели. Так что от добровольцев не было отбоя.
В ответ на возмущение борцов за права человека, которые верили, что тюремное согласие нельзя считать добровольным, правительство привычно отвечало: «Простые американские ребята сейчас умирают на фронте. Вы что, не считаете, что будет справедливо, если какие-то преступники помогут спасти несколько тысячей жизней и таким образом искупят свою вину?»
И надо сказать, этот ответ совершенно не убеждал правозащитников. «А кто сказал, что наши мужчины должны умирать на фронте?» – парировали они. Почему американское государство и общество вообще считают нормальным заставлять тысячи мобилизованных солдат ехать во Вьетнам под вражеские пули? Почему одни наши граждане продолжают жить своей обычной жизнью, в то время как другие – ни в чем не виноватые молодые ребята – вынуждены ехать умирать в чужую страну? Правда ли можно считать, что они тоже добровольно согласились на это – даже если новости сообщают о том, как рады солдаты исполнить свой долг перед родиной? Какой у них на самом деле был выбор? Знакомые вопросы, не правда ли?
Но давайте вспомним, для чего вообще нужно государство? Самые азы истории: граждане заключают с государством общественный договор, по которому государство берет на себя обязанность защищать своих граждан, а взамен получает монополию на насилие. Если же государство начинает злоупотреблять полученной властью, общество имеет право сменить лидеров или даже на восстание — так прописано в Американской декларации независимости.
Да, армия, полиция, суды и тюрьмы, они – в теории – даны в пользование государственной машине, чтобы она использовала их для защиты людей – от внутренних преступников или внешней интервенции. Однако история снова и снова показывает нам, как люди, занявшие место у руля государственной машины, начинают использовать ее совсем для других целей. Например, – для удержания собственной власти. Для обогащения. Для каких-то других своих личных целей. Часто пренебрегая интересами собственных граждан. И даже больше того – они используют полицию, армию и тюрьмы для подавления своих же мирных граждан.
В России армия и полиция используется для разгона мирных митингов – право на которые нам, между прочим, гарантировано конституцией. Суды и тюрьмы – для устрашения и уничтожения несогласных. Границы ответственности у силовых структур давно стерлись и перемешались между собой – все они так или иначе служат одной и той же цели.
Число тяжких и особо тяжких преступлений в России по итогам 2023 года – рекордное за последние 12 лет. При этом в тюрьмах осталось крайне мало заключенных. Маньяки и людоеды получают амнистию за участие в массовых убийствах украинцев, после чего возвращаются в родные города и села. И снова начинают убивать, только уже своих. В это время пацифисты, адвокаты, писатели, честные журналисты получают огромные тюремные сроки. Да что мне вам напоминать? Вы и сами прекрасно видите все это ежедневно.
Американские правозащитники в прошлом веке задавались вопросом: где проходит грань добровольного согласия? Настоящее ли это согласие, если в это время на тебя всем своим огромным весом давит государственная машина?
Точного ответа на вопрос, где проходит эта грань, все еще нет. Однако в 1973 году в США официально отменили обязательный военный призыв. В том числе для участия в военных кампаниях, которые Штаты ведут за рубежом. Туда теперь едут только профессиональные оплачиваемые военные.
В 1974 году был принят американский Национальный акт о научных исследованиях, который законодательно ограничил медицинские эксперименты на заключённых. Многим из самих заключенных не понравился этот законодательный акт, ведь у них пропала возможность получить сокращение срока путем участия в опытах – даже если американские солдаты опять где-то там воюют.
Конечно, это не означает, что в Америке – или других относительно «благополучных» странах достигнута некая абсолютная свобода – и добровольное согласие там всегда действительно добровольное.
Люди наблюдают, как в их странах принимаются законы, которые они не поддерживают. Люди платят налоги, зная, что они не всегда идут на цели, с которыми они согласны. Люди соглашаются на тяжелые и нелюбимые работы – в том числе на службу в той же армии, – просто потому что у них нет средств к существованию. По всему миру люди каждый день идут на вынужденные компромиссы с собой и государством. Наверное, чем меньше вынужденных компромиссов – тем и свободнее человек. И все современные общества к этому стремятся. Но особенно успешно, кажется, те, которые сами прошли испытание «добровольным согласием».
На протяжении всей современной истории мы неоднократно становились свидетелями того, как авторитарные лидеры делали свои народы как бы добровольными соучастниками собственных преступлений. Замазывали их через псевдовыборы, митинги, участие в партиях фюрерского типа. Но много ли добровольного было в таком добровольном согласии?
Вот и в нынешней России: насколько добровольно проголосовали за Путина на последних выборах те самые 75 миллионов человек – даже если мы на секунду поверим, что они правда за него проголосовали и все голоса принадлежат реальным живым людям? Насколько добровольно ушли на фронт десятки тысяч добровольцев, из числа рабов микрокредитных организаций, из самой нищей, самой обездоленной глубинки? Насколько добровольно наши пожилые мамы и папы смотрят Скабееву и удрученно качают головой, осуждая проклятый запад? Насколько все это – не следствие пребывания в самой большой тюрьме мира, которой сегодня действительно является Россия? Много ли могут россияне, пребывающие в условиях путинского строгача?
Да, можно рассуждать о том, что вина каждого россиянина уже в том, что недостаточно сопротивлялся наступлению тирании. Что не ходил или мало ходил на митинги, что не строил баррикады на Красной площади. Особенно удобно так рассуждать из-за рубежа. Но вспомним, что когда американские правозащитники поднимали вопрос о добровольном согласии заключенных, они не копались в том, насколько справедливо каждый из этих заключенных получил свой срок. Они просто выступали за безусловный принцип уважения к жизни, который и делает нас людьми. Наверное, об этом принципе важно помнить и многим российским политикам и активистам. Продолжение следует.
