Вы читаете текстовую версию Разбора
В России, как известно, нужно жить долго. Во Франции, США, да где угодно – тоже не помешало бы. Но в России от этого «долго» – особый кайф. И дело тут не в возрасте, а в производном от него – опыте.
Сегодняшний наш герой, Владимир Познер слишком опытный, чтобы совершать резкие движения. Никакой катаклизм не нарушит его душевного равновесия. Владимир Владимирович очень мудр, чтобы знать, что эпохи, а вместе с ними и режимы, сменяются. Рано или поздно это происходит. Даже когда кажется, что все – навсегда, не загадывай, что будет завтра. А значит ставить все фишки на одно поле не надо, что-то стоит приберечь. И вот он, Познер, сидит на берегу, а по реке проплывают тела – нет, не врагов – а тех, кто опрометчиво пошел в олл-ин. Тех, кто – какая глупость – поверил во что-то по-настоящему.
Этот выпуск заставляет меня грустить. Владимир Познер для меня, как многих, когда-то казался значимой фигурой, профессиональным авторитетом. Но проговорить и сформулировать какие-то вопросы к нему – вот по-чесноку, с открытым забралом – мне кажется, важно. Думаю, не только мне.
Владимир Жеральд Дмитрий Дюбуа-Нибуайе. Так назвали мальчика, родившегося в 1934 году в Париже. Его родители – француженка Жеральдин и ее гражданский муж, российский эмигрант Владимир. Фигура отца очень важна для понимания младшего Познера, остановимся на ней.
Семья 12-летнего Владимира Александровича Познера эмигрировала из Советской России в 1920. В 1925 юноша поступил в Парижский университет. Во Франции он остался жить и сделал блестящую карьеру в киноиндустрии. Тогда кино только-только перестало быть немым и Познер был одним из первых, кто занимался его озвучиванием, технической стороной вопроса. Он проделал путь от рядового звукооператора до главы техотдела европейского филиала американской Metro-Goldwyn-Mayer. Вы, конечно, с первой ноты узнаете ее заставку.
В какой момент Познер-старший влюбился в Советский Союз – неизвестно. Тоска по детству? Искреннее восхищение коммунистической идеей? Стокгольмский синдром? Как бы там ни было, успешный французский кинодеятель, выходец из Российской Империи Владимир Александрович Познер был заворожен происходившим на его исторической родине. Настолько, что начал сотрудничать с советской разведкой. В интервью Гордону Владимир Познер-младший говорил, что отец, якобы, многим рисковал, сотрудничая с КГБ. Делал это из своих сугубо патриотических соображений, не был кадровым и никаких денег за это не получал.
Это, по всей видимости, происходило уже в тот момент, когда Познеры переехали в Штаты. Маленький Володя провел там несколько первых лет с мамой, потом они ненадолго вернулись в Париж, а затем началась Вторая мировая. И семья уже всем составом обосновалась в Нью-Йорке.
В гонораре от Советского Союза старший Познер действительно не нуждался, дела обстояли хорошо. В их бруклинской квартире были повар и две горничные. На выходные недавние мигранты ездили в собственный загородный дом на Лонг-Айленде. Владимир Владимирович не раз рассказывал, что однажды узнал о связях отца с советской разведкой, но в кругу семьи это не обсуждалось.
Несмотря на любовь, ехать в Москву и везти туда семью Познер-старший не планировал. То ли начальство нуждалось в нем и его связях в Америке, то ли он сам понимал – испытывать теплые чувства к советскому проекту проще издалека. Но спустя несколько лет, в 1948, им все-таки пришлось поехать – транзитом через восточный Берлин, где они задержались на 4 года – в СССР. Оставаться в США было невозможно. В Америке началась борьба с коммунистами на государственном уровне, сенатор Маккарти вел так называемую «охоту на ведьм».
Взгляды отца передались сыну. Младший Познер, которому к моменту приезда в Москву исполнилось 18, тоже находился в плену иллюзий по поводу советской власти. Говорил:
«Он был горячим патриотом, воспитал меня соответствующим образом – в духе Советского Союза и социализма, и я мечтал о том, что мы сюда приедем…».
Эти иллюзии, впрочем, стремительно разбились о действительность. Но взрослеть, жить, начинать работать и обеспечивать собственный комфорт было надо. Молодой Познер недолго служил литературным секретарем Самуила Маршака, но быстро понял, что серьезных денег это не принесет. Так он, как тогда говорили, поступил на работу в агентство печати «Новости».
Познер – ровесник телевидения. Самый первый американский телеканал CBS начал вещание в 30-х. В те же годы в Советском Союзе проводили первые телеэксперименты. Массовое распространение ТВ случилось уже после войны, в 50-е. Впрочем, собственного появления на экране Владимиру Владимировичу пришлось ждать довольно долго.
Много лет он работал в агентстве печати «Новости» радиоведущим. АПН – это, по сути, Russia Today тех лет. Позже оно превратится в РИА Новости и сосредоточится на внутренней пропаганде, правда ненадолго. А тогда информагентство вещало на запад и формировало у слушателей и читателей, что называется, положительный образ Страны Советов, советского человека и коммунистического строя. Познер появлялся и на американском ТВ, выступая как бы спикером от СССР. В западной прессе про него писали так: «благодаря своему идиоматическому американскому английскому, стильной внешности и дружелюбному поведению господин Познер сыграл ключевую роль в том, чтобы сделать советскую пропаганду более изысканной и убедительной».
Но, помимо этого, агентство печати «Новости» имело десятки бюро за рубежом, которые служили отличным прикрытием для КГБ. Да-да, АПН было не просто партийным, но чекистским органом. Это была очень удобная «крыша» для агентов за рубежом, удобный метод сбора информации на местах.
Познер не раз раскаивался в том, что занимался пропагандой. Он это понимал и тогда, но уж очень хорошие деньги платили за его бруклинский английский, на котором Soviet propaganda звучала чуточку менее бредово. Связи же с КГБ Познер всю жизнь отрицает.
Звездный час для Владимира Владимировича наступил вместе с перестройкой. Рейган и Горбачев решили, что пора прекращать Холодную войну и приподнимать железный занавес, чтобы люди по обе его стороны могли увидеть друг друга. Технологию уже тестировали на рок- и кино-фестивалях, а также в Останкино, но доступный широкому зрителю разговор студий в США и СССР стал возможен после решения лично Горбачева. Так, в декабре 1985 соединились Ленинград и Сиэтл.
Для всесоюзных телемостов нужна была новая фигура. 51-летний Познер идеально подходил – идеологически вышколенный, надежный, а в то же время и американцам такого предъявить не стыдно. 180 миллионов советских зрителей увидели билингва-интеллигента, который на равных общается с заокеанскими профессионалами. Ну как тут не влюбиться?
Познер шел к этой славе многие годы, готов был принять народную любовь и конвертировать ее в еще более комфортную жизнь. Но страну трясло. И в 1991 Познер с семьей на несколько лет уехали в США, где у него появилась возможность делать передачу с тем самым Филом Донахью, который был ведущим студии в Сиэтле. Ну а спустя несколько лет, когда подуспокоилось, Познер вернулся в Москву.
«…меня держит в России – прежде всего и главным образом – конечно, работа. Я очень счастлив в своей работе. У меня такое положение тут, которого не будет ни во Франции, ни в Америке. Это совершенно очевидно», – объяснял он спустя несколько лет.
Положение действительно было прекрасное. Особый статус Познера, его подчеркнуто теплые отношения с Константином Эрнстом, связи и авторитет давали ему почти полную свободу. Он всегда хотел делать длинные интервью в жанре «разговор с интересным человеком», и, наконец, такая возможность представилась. Вначале была программа «Времена», затем – «Познер». Ее заставка стала классикой не менее узнаваемой, чем лев Metro-Goldwyn-Mayer.
Познер, которому всегда было важно сохранять лицо, из раза в раз повторял свою заветную формулу. «Важно сказать, что я не работаю на Первом канале, но канал покупает мою программу». Тут же добавлял: «Единственный человек, который может возразить против приглашения кого-либо в программу, — это Константин Львович. Естественно, канал покупает не кота в мешке, и я обязан рассказать о своих планах».
Эта риторическая конструкция – оберег Владимира Владимировича, который он всегда носил с собой, чтобы одновременно быть и вне, и внутри системы. С одной стороны – подчеркнутая независимость, интеллигентская автономия, в духе западных традиций, на которые он охотно ссылался. С другой – реальное присутствие в самой сердцевине федерального эфира, со всеми вытекающими преференциями: доступ к аудитории, производственные ресурсы, слава и деньги.
Такой подход позволял ему быть и «независимым журналистом», и «патриархом отечественного телевидения», и «моральным авторитетом», и «другом Константина Львовича». И если кто-то вдруг напоминал, что программа выходит на Первом канале – а значит, где-то рядом Соловьёв, Киселёв и Малышева с глистами – Познер мягко поправлял: «У меня нет начальника, потому что я не работаю на «Первом канале».
Время, когда можно было так дрейфовать, закончилось в феврале 2022. А Владимир Познер не поменялся. Его убрали из эфира, но присягнуть режиму ради того, чтобы туда вернуться, он оказался не готов. В то же время осудить войну, чтобы уехать и получить работу на западном телевидении, – тоже слишком резкий для него шаг. Так он и остается «между». Гремят пушки, Познер молчит. В его мире по-прежнему возможен разговор без ссор, гость без убеждений, эфир без позиции. Но в реальном мире такого пространства «между» для суперзвезд уже не осталось.
И нет, я не надеваю белое пальто. Я сам до хрипоты все эти годы спорю с теми, кто говорит, что каждый россиянин, а уж тем более публичный человек что-то там кому-то должен. Нет, я так не думаю. У каждого могут быть причины, которые не позволяют разрывать отношения с домом.
Но для Познера Россия – не дом. Вот в чем штука-то. Для него это лишь место, где можно зарабатывать деньги.
«Я неоднократно говорил, что Россия – не мой дом. Это не хорошо и не плохо. Дом – это что-то такое, что состоит из множества мелочей, из поведения людей, из того, как они ходят, улыбаются, здороваются или не здороваются, как они едят, что они едят. Это возникает в результате того, как ты жил и где ты жил. У меня два дома: город Нью-Йорк, конкретно, не Америка, а именно город Нью-Йорк, и Франция. Там я себя чувствую дома. И я никогда этого не скрывал.»
«Мы пытаемся держаться подальше от политики», – дрейфует в сторону от журналистики Познер в своем единственном интервью за последние три года. Так он увлеченно рассказывает об их с Иваном Ургантом турне по европейским и не только городам. С публичной программой, в которой есть все – обаятельные шутки, песни, трогательные рассказы, байки. Нет только одного – разговора о несчастье, которое происходит в нашей стране.
О людях, которые уехали из России, ну то есть о таких как я, например, Познер говорит будто бы с легким презрением. Мол, молодые, не такие патриотичные, как, видимо, следовало бы. (ЛАЙФ)
И тут я не могу не ответить. Нет, Владимир Владимирович, вы подменяете понятия. Я уехал именно потому, что мне не плевать, что происходит в России. К огромному сожалению, говорить об этом я могу только из-за ее пределов. А не говорить я не могу. В этом заключается моя профессия. Наша, как мне, Владимир Владимирович, когда-то казалось, профессия.
В последние три года многие из нас узнали, что такое жизнь на чемоданах. Может, вы и не ощутили на себе, но у вас наверняка есть родственники, друзья, блогеры в инстаграме, которые расскажут об этом опыте. В конце концов, у вас есть я. Три года в другой стране, три года без привычного дома. Не самое худшее, что могло случиться. Некоторые из моих коллег вынуждены отказаться от профессии, некоторые – сидят в тюрьме. На парней моего возраста в моем родном городе охотятся военкомы. Но эмиграция – тоже испытание.
И чувства Познера про дом мне стали понятны. Действительно, здесь, в эмиграции, ты понимаешь – дом это не березки, а люди, их чувство юмора и способы проявлять любовь. Но для Познера Россия – не дом. А для меня – единственный дом.
И если с Познером, я надеюсь, разобрались, то нужно понять, что же происходит с нами? Что-то заставляет нас раз за разом в нем разочаровываться, рубить этот хвост по частям. Хотя можно было бы уже разочароваться раз и навсегда и довольно давно. Мне кажется, всему виной феномен интеллигентного образа. Ну вот он, Познер, столько книжек прочитал, столько стран объездил, на стольких языках говорит, с Хемингуэем был лично знаком, с Маршаком работал. И выглядит хорошо, и шутит остроумно, и костюм на нем сидит. Он же не такой, как они!
Не такой, это правда. Но, боюсь, и не такой как мы.
Три года назад это был вопрос дискуссионный – кокетливое «не работаю на Первом, а продаю программу Первому» уже тогда вызывало вопросы, но в то же время, посмотрите, какой разговор со Жванецким. Теперь же здесь гораздо больше однозначности.
Мы вслушиваемся в его редкие публичные выступления последних лет и пытаемся отыскать скрытые смыслы. А что же он имел в виду? Сколько раз моргнул? Что это значит в переводе с Эзопова? И выясняется – что особо ничего. Нечего Владимиру Владимировичу нам сказать.
Не думаю, что жизненная стратегия Познера когда-то изменится. Слишком долго она себя оправдывала. При этом вполне допускаю – он переживет и этот режим. Посидит на берегу, повглядывается в реку, и увидит, среди сотен тысяч трупов, головы тех, кто сейчас отстранил его от эфира. Встанет, отряхнется, и вызовет такси до Останкино. Продолжение следует.
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- Telegram
