Вы читаете текстовую версию видео Разбора
1 сентября 2004 года в школе № 1 североосетинского города Беслан – как и во множестве школ по всей России – проходила торжественная линейка. На День знаний пришли более тысячи людей – учеников с семьями. Праздник прервался в 9 часов утра, когда группа вооружённых боевиков захватила школу и взяла всех внутри в заложники.
На протяжении трёх дней страна с напряжением наблюдала за развитием бесланской драмы. Вся Россия, да и весь мир – ждали и молились о спасении заложников. Но эти молитвы не помогли. 3 сентября случился штурм школы. 333 человека погибли, среди них – 186 детей. Тела многих были настолько изуродованы огнём, что процедура опознания затянулась на долгие месяцы.
Как мы знаем сегодня, никакая даже самая искренняя молитва тогда не могла помочь. Школа была обречена на штурм, а 333 заложника были обречены на страшную смерть.
2004 год вообще выдался в России неспокойным. По всей стране гремели теракты, один другого страшнее.
6 февраля в Москве, в вагоне метро между станциями Автозаводская и Павелецкая подорвал себя террорист-смертник. 41 человек погиб.
4 июня случился взрыв на продуктовом рынке в Самаре, десятки раненых и погибших.
В ночь с 22 на 23 июня произошёл террористический рейд на Ингушетию, в результате многочисленных одновременных нападений на подразделения силовых структур были убиты около ста сотрудников.
Всё это были всполохи длящейся почти десятилетие чеченской войны, которая с пыльных, пропеченных солнцем улиц Грозного, Аргуна и Шалей ушла на улицы других российских городов. Российское правительство объявило режим контртеррористической операции на территории Чечни и прилегающей к ней Ингушетии – а чеченский полевой командир Шамиль Басаев объявил войну России, и вёл её, не стесняясь в средствах. Террор стал частью жизни тогдашней России.
Дальше – больше. 24 августа – за неделю до бесланской трагедии – террористки-смертницы одновременно привели в действие взрывные устройства на борту самолётов, следовавших из московского аэропорта Домодедово в Волгоград и Сочи. Погибли все пассажиры и члены экипажей – 89 человек.
31 августа – новый теракт. В Москве у входа на станцию метро Рижская вновь подорвала себя смертница.
Страна пришла в состояние паники: больше никто и нигде не мог чувствовать себя в безопасности. Ни на рынке, ни в метро, ни в небе. Казалось, что ничего страшнее уже просто не может произойти. Но как мы знаем теперь, в те самые минуты, когда москвичи несли цветы к метро Рижская, когда в аэропорту Домодедово продолжались следственные действия, в лесном массиве близ ингушского селения Инарки уже собралась группа боевиков, которая следующим утром проселочными тропами пробралась в осетинский Беслан. Чтобы совершить один из самых кровавых терактов в истории человечества.
Захватить школу было легко. Как мы знаем из материалов уголовного дела, армейский «Газ 66», под завязку набитый вооружёнными боевиками, без затруднений пересёк административную границу Ингушетии с Северной Осетией. Его не остановили ни на одном посту, ни в одном населённом пункте он не привлёк к себе внимание правоохранителей.
Если вы подумали, что это была обычная российская халатность, то это не так. Это был роковой просчёт спецслужб. Дело в том, что российские силовики заранее внедрили своих агентов в банду Басаева и поэтому знали, что на территории Северной Осетии готовится захват гражданского объекта. Силовики приготовились к отражению захвата и стали ждать, когда боевики попадутся в их ловушку. Вот только террористы приехали не туда, где их ждали. Они приехали в набитую людьми школу.
Всех захваченных людей автоматными очередями они загнали в раскалённый на солнце спортивный зал, который заминировали самодельными взрывными устройствами. Здесь же, в зале, на глазах у детей они практически сразу расстреляли шестерых мужчин заложников – то ли опасались сопротивления, то ли хотели показать Москве всю серьёзность своих намерений.
А Москва, похоже, эту серьёзность осознавала не до конца. В самых первых сообщениях центральных СМИ говорилось о том, что в захваченной школе террористы удерживают порядка 120 заложников. Чуть позже стали говорить о 354 – на этой отметке данные о количестве жертв замерли до дня страшной развязки.
Между тем, уже в первый день оперативный штаб, который возглавили московские генералы ФСБ, конечно же, знал о реальном количестве заложников в школе. А их было более тысячи. Знал об этой цифре и Дмитрий Песков – тогда, в 2004-м, зам главы администрации президента, отправленный в Беслан, чтобы руководить пресс-штабом.
Вскоре после захвата террористы отправили в штаб одну из взрослых заложниц, Ларису Мамитову. Она должна была передать видеокассету с требованиями террористов. Первым и главным их требованием было ожидаемое: прекратить войну в Чечне. Также террористы называли точное количество заложников и имена людей, которых хотели бы видеть в качестве переговорщиков. Это были: тогдашний президент Ингушетии Мурад Зязиков и президент Осетии Александр Дзасохов, детский доктор Леонид Рошаль и советник президента Асламбек Аслаханов. Вместе с видеозаписью террористы передали и телефон, по которому ожидали предложения о переговорах.
Кремль это послание проигнорировал: кассета была объявлена пустой, а телефонный номер – заблокированным. Риторика освещения трагедии в центральных СМИ не поменялась: 354 заложника, ни одним больше.
Почему Москва врала о числе заложников? Почему не признавалась гражданам в подлинном масштабе случившейся трагедии?
Тогда, в 2004 году, власть ещё боялась реакции граждан. Она еще принимала в расчёт возможные последствия того, что проморгала такую беду, и что даже в какой-то мере помогла ей случится. Ну и разве общественность поняла бы штурм, если в школе больше 1000 заложников? А что скажет избиратель, если этот штурм провалится – а он провалится, такие чудеса даже израильтянам не под силу. «Почему не переговоры?», – спросил бы избиратель, и оказался прав.
Власть намотала на ус этот урок, и теперь, 17 лет спустя, Кремлю нечего бояться народа России. Народ вышколен, он выдрессирован, он выхолощен. И важным шагом на пути к этому стал Беслан.
«Почему не переговоры?» – мог бы и сегодня спросить условный избиратель, если бы ему оставили такую возможность и не отбили привычку задавать вопросы.
Но в самом деле, а почему не переговоры? Ответ на этот вопрос банальный и очень страшный. Давайте по порядку.
Уже первого числа журналистка «Новой газеты» Анна Политковская, много работавшая в Чечне, вышла на связь с избранным президентом сепаратистской Чеченской республики Ичкерия Асланом Масхадовым.
Масхадов, харизматичный и легитимный лидер чеченского народа, на тот момент скрывался в горных лесах, прекрасно понимая, что российские силовики ведут на него охоту. Он давно уже был объявлен Москвой сепаратистом и террористом, и в качестве чеченского лидера Россию не интересовал. Наоборот, Кремль был заинтересован в том, чтобы у Чечни не было вот таких лидеров. А интерес Политковской был ровно обратным: она надеялась на авторитет Масхадова в переговорах с захватчиками, рассчитывала, что это поможет переломить ход трагедии.
Масхадов откликнулся и согласился помочь, но выдвинул одно условие: его должны сопровождать журналисты. Теперь это смотрится наивно, но тогда Масхадов полагал, что публичность убережет его от ликвидации.
Сопровождать Масхадова согласились двое: Анна Политковская, которая и привлекла его, а также Андрей Бабицкий, корреспондент радио «Свобода» – в то время крайне популярная в Чечне фигура.
Но как мы теперь знаем, Кремлю переговорщики были не нужны. Поэтому по подозрительному стечению обстоятельств ни один из журналистов так и не попал на встречу с Масхадовым. Бабицкий был задержан при вылете в Московском аэропорту «Внуково» – он якобы затеял пьяную драку с сотрудниками полиции. А Политковская получила тяжелейшее отравление неизвестным токсином, ее в бессознательном состоянии сняли с рейса Москва – Ростов вечером 1 сентября.
Участие Масхадова в разрешении Бесланского кризиса так и не состоялось. Несколькими месяцами позже, в марте 2005, он был «ликвидирован» – как тогда модно было говорить – спецназом ЦСН ФСБ. По всем каналам показали его труп так, чтобы зрителям и в голову не пришло видеть в нем харизматичного чеченского лидера, который мог бы прийти в Беслан и спасти детей.
Так что ответ на вопрос о том, «почему не переговоры», до неприличия прост: представьте, какую популярность и народную любовь завоевал бы тот, кто не побоялся бы зайти в заминированную школу и спасти сотни детей. А Кремлю не нужен был спаситель детей. Кремль рассуждал не в категориях ценности жизни – а в категориях политического расчета. Участие Масхадова, да и любого другого эффективного переговорщика, неминуемо бы отняло политические очки у Путина. И жизни заложников не могли перевесить это обстоятельство.
Однако, самоотверженный переговорщик нашёлся. 2 сентября, безо всякого приглашения со стороны террористов, в бесланскую школу вошёл Руслан Аушев, Герой Советского Союза, «афганец», первый президент Ингушетии. Среди захватчиков школы было много ингушей, а среди ингушского народа Аушев пользовался и по сей день пользуется огромным уважением. Аушеву удалось уговорить террористов выпустить из школы матерей с грудными детьми, всего – 26 человек. Кроме того, Аушев принёс в штаб записку, которая ещё и ещё раз доказывала, что террористы готовы к переговорам, что они ждут их.
В записке снова перечислялись требования о выводе войск из Чечни, условия вхождения Чечни в таможенный союз и рублевую зону; называлась плата за попытку штурма (50 убитых заложников за погибшего террориста), а также еще раз упоминалось имена возможных переговорщиков.
Ни один из этих людей в школе так и не появился – штаб не позволил. И президент Путин, которого в те дни так ждали в Беслане, так и не прилетел. Переговоров и не предполагалось. Руководство штаба – московские генералы центра спецназначения ФСБ РФ, за пару лет до этого имевшее не менее трагический опыт с захватом заложников Норд-Оста, и здесь изначально были ориентированы на штурм.
Двое суток напуганные, изможденные жаждой, голодом, жарой и смрадом заложники ждали спасения. Двое суток их близкие не могли найти себе места от отчаяния, толпились у школы и молили о помощи. 3 сентября в час дня мучительное ожидание закончилось. Школа содрогнулась от двух взрывов. В результате – загорелась крыша спортзала, где и сидели заложники. И начался штурм.
Что было дальше? Герои штурма бросились выводить заложников? Пожар потушили? Силовики действовали осторожно, чтобы не спровоцировать бо́льшие жертвы? Так могли подумать те, кто наблюдал трагедию с экранов телевизоров. Действительность была другой.
Крыша спортзала продолжала гореть на протяжении нескольких часов, пока не обрушилась и не погребла под собой раненых и контуженых заложников. В ходе штурма, продолжавшегося до глубокой ночи 3 сентября, школа была фактически уничтожена – и всю ночь Беслан сотрясали гулкие взрывы.
Спустя месяцы после трагедии начался суд над единственным (по официальной версии) уцелевшим боевиком. Вероятно, расчет властей был таков, что этой жертвой Беслан и удовлетворится. Но вышло иначе. Процесс, запланированный как блиц, растянулся на долгие месяцы.
День за днем жаждущие возмездия бесланцы приходили в суд и под протокол рассказывали там все, что видели – и это вообще не совпадало с выводами следствия и с тем, что было удобно Москве. Неожиданно для всех Беслан, залитый по вечной привычке федеральной власти, деньгами, закормленный всякими плюшками типа квартир и турпоездок – вдруг начал разворачивать свое самостоятельное расследование.
Оказалось, что два первых взрыва, запустившие штурм и спровоцировавшие пожар, вовсе не были произведены террористами. Это спецназовцы стреляли в школу из реактивных огнеметов с крыш соседних пятиэтажек – чтобы создать повод для штурма. А еще выяснилось, что по зданию (с тысячей беззащитных заложников внутри) ФСБ в течение всего многочасового штурма применяла тяжелое неизбирательное вооружение – гранатометы, огнеметы, танки…
Кроме того, жертвами операции стали даже спецназовцы группы «Альфа» – потому что не были предупреждены о решении штурмовать.
Это не просто неофициальные журналистские выводы. Бесланцы дважды выиграли у России в Страсбурге: ЕСПЧ признал, что государство виновно в применении неизбирательного вооружения во время штурма, и что именно это привело к гибели огромного количества заложников. Суд вынес рекомендацию России провести расследование по этим вновь установленным фактам. Но Россия, конечно, расследование так и не возобновила.
Да и вообще: усилия маленького Беслана, пусть и героические, пусть даже и оценённые Страсбургом в весьма чувствительную для России сумму – все равно не могли повлиять на судьбу страны. А страна, парализованная ужасом от случившегося, в тот момент приняла на веру ту правду, которая смотрелась наиболее безболезненно. «Отдайте свободу в обмен на безопасность» – так выглядела формула, предложенная Кремлем России. И Россия с готовностью, с облегчением даже, от своей свободы отказалось.
Именно Беслан положил начало отмене выборов – во всяком случае, именно после Беслана в России отменили губернаторские выборы, мотивировав это контртеррористической безопасностью. Хотя – выборы губернаторов – причем здесь, казалось бы, террористическая безопасность? Но страна схавала эту политическую новацию без вопросов.
Тогда же впервые было опробовано, как страна примет цензуру – и оказалось, что тоже ничего. В сентябре 2004 года был снят с поста главного редактора Раф Шакиров, тогдашний главред «Известий» – просто за то, что газета вышла с фотографиями с похорон в Беслане. Вскоре и вся команда «Известий» сменилась, некогда респектабельная газета превратилась в рупор пропаганды – и никто в России не придал значения этому прецеденту. «Значит, можно, значит, терпят», – рассудили в Кремле.
Вот и все последующие потери страна принимала безропотно – сначала потому что «иначе будет опять Беслан» – а потом уж по привычке. А теперь уж просто потому, что иначе нельзя.
Пытаясь избежать страшного, граждане России позволили власти самой делать с ними самое страшное. Это граждане России позволили разгоны митингов, отравления оппонентов, убийства неугодных. Это граждане России позволили Украину. Всё это сделали граждане России образца 2004 года.
Но прошло 17 лет, выросли новые граждане, которые будут задавать новые вопросы. Готова ли к ним власть – или надеется на прежние байки?
Продолжение следует.