Вы читаете текстовую версию Разбора
Сейчас я вам покажу интервью из другой вселенной. Весна 2003 года. В «Новой Газете» выходит статья Анны Политковской о том, что в банде, захватившей театральный центр на Дубровке, тот самый мюзикл «Норд-Ост», был агент российских спецслужб Ханпаш Теркибаев. Он сумел спастись ещё до штурма. А значит – власти знали, что готовится теракт. Но ничего не сделали, чтобы его предотвратить. И вот в эфире федерального телеканала эту статью обсуждают сама Анна Политковская и… Владимир Соловьёв.
Да, тогда Соловьёв не косплеил Геббельса, не матерился в эфире, ну и вообще не был тем безумным вурдалаком, которым стал. Но не о нём разговор. Сейчас даже произносить рядом фамилии Политковская и Соловьёв как-то странно. Ну потому что это даже не два разных полюса. Это как две галактики в разных частях космоса. На одной – цинизм, милитаризм и ненависть, на другой – эмпатия, чуткость и вера в справедливость. Я же помню эти очереди из униженных, раздавленных людей в коридорах «Новой газеты». Они все шли к Политковской. Потому что верили, что только она сможет их защитить и наказать виноватых. Она ведь напишет статью. И на них обратят внимание. Да, дорогие нынешние студенты журфаков, тогда журналистика обладала такой вот суперсилой.
Мы все хорошо помним, как Политковская слушала людей. Это была такая уникальная поза – она чуть наклоняла голову и очень внимательно смотрела на собеседника. Так мама обычно смотрит на ребенка, который жалуется, что разбил коленку…
Ну и, конечно, я помню день, когда её убили. 7 октября. День рождения Путина. И два дня после тридцатилетия Кадырова. Такой вот «подарочек» тем, для кого костью в горле стояли те самые статьи. И я, вроде, уже взрослый парень, мало чему в нынешней России удивляюсь, но, чёрт возьми, правда, офигел, когда в прошлом году прочитал новость:
«Организатор убийства Политковской помилован за участие в СВО».
Бывший мент, беспредельщик и вымогатель Сергей Хаджикурбанов, которому оставалось сидеть ещё 11 лет, попросился на войну. И вот теперь он – герой, получается. «Элита страны». Может, лекции школьникам читает. Ну вот как это, блин, возможно? Не понимаю.
И это та параллельная, неправильная, лживая реальность, против которой и боролась Анна Политковская.
Анна Политковская, журналистка писавшая так много о России и защищавшая интересы простых россиян, родилась… в Нью-Йорке. Дело в том, что оба ее родителя были советскими дипломатами при ООН. В 1980-м Анна Степановна закончила факультет журналистики МГУ, затем работала во многих популярных изданиях, таких как «Известия», «Общая газета» и, наконец, «Новая газета». После распада Советского Союза и обострения ситуации на Кавказе, Политковская стала часто ездить в Дагестан, Ингушетию, Чечню, не боялась посещать зоны боевых действий и лагеря беженцев. Вряд ли в то время кто-то из журналистов знал ситуацию в регионе лучше Политковской. А тем более – пользовался бы бо́льшим уважением среди местного населения. Потому что в фокусе Анны Степановны всегда была не бои, армии, победы и поражения, а обычные люди, попавшие в жернова этих двух страшных войн – Первой и Второй чеченской. Политковская ненавидела войну и не могла пройти мимо несправедливости. И не останавливалась, даже когда получала угрозы. Именно этим бесстрашием и несгибаемостью она и нажила себе главного врага.
Анна Политковская презирала Рамзана Кадырова. Он олицетворял всё то, что она не переносила в людях. Ложь, жестокость, необразованность, ну и дальше по списку. А список там ого-го. За несколько дней до смерти она не боялась высказываться о нём вот так:
«Он умеет лизать ручку большого белого царя. И умеет при этом, абсолютно не стесняясь, в один и тот же день говорить про этого белого царя по-чеченски своим людям по телевидению, что «мы найдем ему место».
Ну что, много сейчас брутальных, накаченных мужиков могут сказать что-то подобное о Кадырове? А вот хрупкая Политковская могла. Потому что он был для неё абсолютным злом. Однажды с этим злом она встретилась лицом к лицу. И свои впечатления описала в статье «Центровой из Центороя». Центорой – это родовое село Кадырова. Недавно парламент Чечни, якобы по воле жителей, переименовал его в Ахмат-Юрт, в честь отца Рамзана Кадырова. Пожалуйста, найдите эту статью. Это самый лучший и честный портрет человека, который уже 20 лет с ноги открывает любые кабинеты. Кадырову тогда 27, он – щенок по сравнению с Политковской. Но позволяет себе опоздать на интервью на семь часов, потом, как пишет Политковская, он «высоко задрал ногу в носке, почти на уровень моего лица… и интервью началось». Это, в общем, и не интервью в классическом плане. Это какой-то поток хамства, угроз и бессвязной речи. Несколько лет назад эту статью Политковской для «Новой газеты» и «Продолжения следует» озвучивала актриса Юлия Ауг, вы можете послушать ту озвучку.
Откуда у маскулинного нохчо такая ненависть к беззащитной женщине? Сейчас объясню. Ну, во-первых, Рамзан Кадыров в принципе далёк от понятий джентльменства. Женщина для него – это что-то, подобное пчеле: жужжит, бесит, можно прогнать или прихлопнуть, но иногда мёд приносит, поэтому приходится терпеть. Идеальная женщина по Кадырову – это та, которая круглосуточно молчит и рожает ему детей, как мы узнали из расследования моих коллег из издания «Проект». А тут женщина не то что не молчит и не прислуживает, она ещё и больно кусает! Где ж это видано, чтоб пчела кусала пасечника!
С самого начала второй чеченской войны, то есть с 99-го года, Политковская – летописец всего, что происходит в Республике. Она писала только о том, что видела сама, и о чём ей со слезами на глазах рассказывали местные жители. Пока федеральные власти и сепаратисты крушили друг друга, простые чеченцы оставались как бы за скобками. Их не жалели ни те, ни другие. Их казнили за любую провинность и подозрение в сотрудничестве с врагом. И вот когда на Первом канале рапортовали об освобождении очередного села, Политковская ехала туда, и оказывалось, что это не село вовсе, а концлагерь в окружении военных. Собственно, так и называется одна из ее статей. Освободить-то освободили, а с жителями что делать – не решили. Вот они и сидят там. Без воды, без света, без школ и без пенсий. И единственная их надежда на связь с миром – вот эта журналистка с блокнотом.
– Чего хотят люди в Чири-Юрте? Чьей победы? Какого будущего?
– Люди сейчас в таком отчаянном положении, что хотят одного: чтобы их не убивали. Подумайте сами, ну о чём мечтали в концлагерях?
– О том, чтобы выжить.
– И у нас точно так же. Каждое село теперь – концлагерь. Внутри перемещение более или менее свободное, но за околицу сунуться нельзя. <…> Я спрашиваю военных: «А почему «нельзя?» Они ничего не отвечают.
По мере возвышения Кадырова, в Чечне стали набирать обороты казни и внесудебные расправы над неугодными новому падишаху. Целые семьи и кланы вырезались некими «неустановленными лицами». Любой намёк на правозащитную деятельность жёстко пресекался. Любое несогласие – жёстко каралось. И об этом тоже писала Политковская. Собственно, её последний материал, вышедший уже после смерти, и собранный коллегами по записям в её рабочем компьютере, тоже был о пытках в чеченских РОВД. Но нервировала Политковская не только кадыровцев. А ещё и федеральные власти. Дело в том, что война по Политковской – это не втыкание флагов в руины, победные реляции или доклады о подбитой технике. Это грязь, слёзы, страдание, низость и тотальное озверение всех, кто в ней участвует.
Вот, было, например, громкое дело полковника Юрия Буданова. Такой, типичный «слуга царю, отец солдатам», которого ультра-правые возвели в национальные герои. Ну потому что он «русский воин», «настоящий мужик» и вот это вот всё. Да ещё и воевал с чеченцами. В марте 2000-го Буданов похитил и жестоко убил чеченскую девушку Эльзу Кунгаеву. Все силовые ведомства тут же вступились за своего и постарались максимально замять ситуацию. На первых судах всё шло к тому, что Буданова призна́ют невменяемым, а значит, – просто отпустят. Политковская тогда изо всех сил кричала, что этого допустить нельзя. Потому что это создаст опасный прецедент. Получается – можно безнаказанно убивать и становиться героем! Потому что есть люди первого, а есть – второго сорта. И она бросала это в лицо тогдашним воякам, которые вынуждены были ей что-то отвечать.
Конечно же, Политковская работала не только с темами из Чечни. Она всегда была рядом с теми событиями, из которых сейчас скроилась современная российская история. Вернее, даже не так – она была не рядом, а внутри этих событий. В дни захвата мюзикла Норд-Ост она участвовала в переговорах с боевиками. Выпросила у бандитов возможность принести хотя бы соки для заложников. И сама носила их, собирая деньги буквально у первых попавшихся людей.
«Собираем деньги по карманам и кошелькам, у кого что есть, – те, кто стоит поблизости. Журналисты сбрасываются первыми, ещё – пожарники. Кто-то бежит в ближайший магазин за соками. <…> Потом – ещё ходка и ещё. Уже темно. Бандиты сказали: «Дотемна успевай». Но пока подвозили соки “от лица государства” – следующую порцию, – прошло преступно много времени».
В этот момент она, конечно, занималась не журналистикой. Я даже не знаю, как это точно назвать. «Правозащитная деятельность»? Или «человеческая деятельность»? То есть, у неё не было чёткой профессиональной роли. Она была – Анной Политковской. И именно Анну Политковскую через два года отравили в самолёте, летящем в сторону Беслана. Чтобы она не появилась там, у захваченной школы, не позвонила, кому следует, не начала умолять о переговорах и спасении человеческих жизней. Потому что эта власть переговоров не ведёт. А все, кто их предлагает – для власти враг. Помните, этот разбор я начал с интервью Политковской Соловьёву почти двадцатилетней давности. Так вот, там есть ещё один, очень важный момент:
– Анна, за свою жизнь не боитесь? Извините, я, конечно, понимаю, что это странный вопрос, обращённый к вам. Так как сколько лет вам угрожают, не угрожают никому, мне кажется.
– Ну… каждый боится…
– И тем не менее, всё равно?
– А что делать!?
Вам точно ведь знакомо это чувство, когда от несправедливости тебя просто разрывает. Вот прям на стенки лезть хочется, потому что понимаешь, что творится какой-то ужас, а ты ничего с этим сделать не можешь. Ну и тут два варианта – либо смириться, либо сжать кулаки и продолжать бороться, чтобы в будущем не давать этому ужасу повторяться. Вот вам, что называется, «на пальцах» и разница между Политковской и Соловьёвым. Кто-то ежедневно оправдывает убийства, грозит ядеркой, насмехается над руинами чужих городов. Врёт и недоговаривает, потому что считает, что делает важное для государства дело. А кто-то требует справедливости, и пытается вскрыть нарыв ещё до того, как начнётся сепсис и он убьёт весь организм. И это я сейчас не про конкретные фамилии, это в принципе про понимание добра и зла.
В последние годы жизни Политковской – в России цвело общество постмодернистского цинизма. В стране девальвированных ценностей говорить об идеалах стало до стеснения неловко. Страна почувствовала вкус комфортной жизни, а от неуютных тем отгораживалась. Глум и стеб над искренностью стали приметой нулевых как в журналистике, так и в культуре. Над Политковской и ее порывами посмеивались тогдашние звезды профессии. К счастью, ей было все равно и она продолжала рассказывать то, о чем было неловко говорить другим. А еще действовать.
Именем Политковской сейчас называют премии для журналистов и правозащитников, улицы, площади и парки по всему миру. А имена тех, кто посмеивался над ней, с трудом вспомню даже я.
Главред «Новой Газеты» Дмитрий Муратов в своей нобелевской речи рассказал о другой трактовке фразы «собака лает – караван идёт». Караван идет не вопреки лаю собаки. Он идёт именно потому, что собака лает. Ведь она подгоняет караван и отпугивает разбойников. Так и журналисты – неудобные, бесячие, непокорные – важны для страны, которая хочет развиваться, а не оказаться однажды в тупике истории, как Россия в феврале 2022-го. Расправляясь с журналистами, точно так же как и с оппозиционерами, власть не им, а себе стреляет в спину. Я специально в этом разборе не стал останавливаться на расследовании убийства Анны Политковской, мне кажется, важнее познакомить вас с её материалами. Но если хотите – посмотрите фильм, который мы с коллегами делали в «Новой». Заказчик этого убийства до сих пор не назван. Хотя, все понимают, кто это. Такой, Волан-де-Морт, которого нельзя называть. И против которого боролась волшебница в очках.
Проиграла она или выиграла – это уже от нас зависит. От того, как мы будем сохранять память о ней, её принципах и её работе. От того, кого будущие и нынешние молодые журналисты будут считать своим кумиром. И на кого захотят быть похожими. И тогда – продолжение следует.
